История рода Фон Мекк

Галина фон Мекк. "Как я их помню". Литературный памятник.

Издание 1999 года: фонд им. Сытина 1999г ISBN 5-86863-107-2 Перевод на русский язык Никитина.

Книга написана Галиной Николаевной фон Мекк, дочерью известного железнодорожника Николая Карловича фон Мкк - председателя Правления и основного акционера крупнейшей в России частной железной дороги - Московско-Казанской. Ее бабушкой была Надежда Филаретовна фон Мекк (Фраловская) всемирноизвестный покровитель и тайный друг Петра Ильича Чайковского. Ее дед - Карл Федорович фон Мекк - один из первопроходцев транспортного строительства известен как "железнодорожный король".

Книга As I remember them (ISBN 978-0234774540; 0234774541) by Galina von Meck издана в эмиграции в Лондоне в 1973 году  и на деньги правообладателей переведена Никитиным на русский язык и позже в 1999 году, на средства правообладателей же, издана фондом имени Сытина (к сожелению макет книги не сохранился после ликвидации фонда).

В книге имеются интересные свидетельства о людях, носивших фамилии: Чайковский, Дебюсси, Рубинштейн, Врубель, Керенский, Столыпин, Дзержинский, Пэррот, Кустодиев, Николай Александрович Романов, Корнаухов, Мандельштам, Пастернак, Константин Сомов, Грабарь, Юргенсон, Давыдов, Потемкин-Таврический, Дервиз, Витте, Пахульский, Керенский, Римский-Корсаков, Дебюсси, Гитлер, Сталин, Ленин, Корноухов, Радко, Шаляпин, Морозов, Пушкин...  и множество других.

Упоминаются усадьбы: Копылов, Воскресенское, Плещеево, Каменка, Пречистинка 35, Рождественский бульвар 12, Мясницкая 44, Браилов, Бельэир, Скарятин, Хрусловка, Маргарита, Дамаянти, Висбаден...

Ниже Вашему вниманию представлены некоторые случайные цитаты, фото и отзывы о книге.

Ждем и Ваш отзыв!

До декабрьского восстания.

Пушкину, который был частым гостем Каменки, доверяли не полностью. И не потому, что опасались предательства. Знали, что он человек импульсивный, и боялись, что он может что-либо выдать из-за своей беззаботности. Кроме того, при огромном уважении к великому поэту хотели предотвратить возможность того, чтобы он оказался вовлечённым в такую опасную конспирацию.

Император Александр I.

Во время поездки императора Александра по югу России покровительница Сашеньки* Потаповой устроила в своем киевском доме бал. Там было много красивых дам, но в середине вечера император вдруг заметил застенчивую девушку, которую не часто приглашали танцевать. Он тут же направился через весь большой зал к ней и с самым вежливым поклоном пригласил её на контрданс. Сашенька, вместо того чтобы сделать реверанс и принять приглашение, бросилась бежать. Император последовал за ней длинными коридорами и по лестнице в заднюю часть дома. Сашенька бежала, а высокий император (его рост был 198 см), посмеиваясь, быстро шагал за ней. Наконец девушка добежала до своей комнаты и спряталась под кроватью, но её ноги торчали из-под кровати. Император всея Руси Александр I наклонился, вытащил девушку из-под кровати, взял её на свои сильные руки, принёс в бальный зал, где они протанцевали контрданс, как этого хотел Александр.
----------------------
*Сашенька, позже Александра Давыдова (с 1825 года супруга декабриста Василия Львовича Давыдова) - бабушка автора.

Грустная цитата:
Второй и последний раз я увидела дядю Боба* мёртвым. Ему было тридцать семь лет, когда он совершил самоубийство. Это произошло в 1906 году. Он жил в Клину в доме, который ему оставил дядя Петя. Полагаю, что частично причина его самоубийства состояла в следующем: как братья Петр и Модест Чайковские, он не мог избавиться от гомосексуальных наклонностей и считал это постыдным.
Когда мы получили телеграмму от Модеста, сообщающую, что Боб умер, мама немедленно решила ехать в Клин.

--------

*Боб - Владимир Львович Давыдов - брат Анны Львовны, более чем любимый племянник Чайковского

Про знаменитого деда:
Мой дед Карл Федорович фон Мекк был не только способным инженером, но и блестящим организатором и, как я уже говорила ранее, деловым человеком. Постепенно он создал громадное состояние. Вначале он купил большой дом в Москве, затем приобрел Браилово, огромное поместье в Бессарабии, где гостем бывал Чайковский. Семья, выезжая куда-либо, почти всегда пользовалась персональным железнодорожным вагоном. Одним словом, жизнь для детей семьи фон Мекк была царским существованием. Девочки получили прекрасное образование дома, а мальчиков отправляли в Петербург в училище правоведения.

Глубокое потрясение:
В одном из своих писем к Чайковскому моя бабушка высказалась о замужестве следующим образом: “Я смотрю на замужество как на неизбежное зло, которого нельзя
избежать, поэтому всё, что остается, — это сделать удачный выбор”.
Я не хочу распространяться относительно следующих четырнадцати лет жизни Надежды Филаретовны — периода Чайковского, о которых много написано и существует много рассуждений, правдивых и вымышленных, у различных авторов.
Почти пятнадцать лет моя бабушка жила в музыкальном сне, в обожании гениального человека на расстоянии. У неё не было обычных физических чувств к Чайковскому, которые женщина испытывает к мужчине. Её чувство было совершенно иного рода - обожание героя, любовь, основанная на огромном таланте человека и его способности творить музыку, которая глубоко потрясает.

Чудеса!

Надо сказать, что сестра Чайковского не сразу привыкла к Каменке. Какой бы интересной личностью ни был сам Чайковский, его сестра Александра была личностью не меньшей. Очаровательная и добрая, она ещё была прирождённая целительница. Мама рассказывала мне, что, если у кого-либо из детей болела голова, достаточно было, чтобы моя бабушка прикоснулась рукой к больному месту, как боль мгновенно исчезала. Крестьянки часто звали её во время родов. Они говорили, что стоило ей появиться, как исчезали боли и страх. Однажды она ехала со станции в Каменку и правила четвёркой лошадей, запряжённых в большую крытую повозку. Разразилась ужасная гроза, стало темно, гроза громыхала прямо над головой. Вдруг моя бабушка сказала: “Дети, смотрите”. Она подняла руку вверх, и дети увидели, что вокруг её головы и вокруг пальцев вспыхнули светящиеся ореолы. Мой дед Лев обожал её.

Про Николая Карловича:
“Ваш отказ от имени вашего отца”, — сказал он, — “глубоко впечатлил меня, и я опросил еврейских деловых людей, которые живут в Москве уже многие годы. Сомневаюсь, что вам известно, каким уважением пользуется ваш отец в здешнем еврейском сообществе. Вы должны очень гордиться им. Хочу вас заверить, что я сделаю всё от меня зависящее, чтобы помочь, и дам вам знать, как только у меня будут для вас новости”.

Про Министра:
Мне же было интересно рассмотреть незнакомца. Когда я снова взглянула на него, — заметьте, мне было всего десять лет, — то почувствовала, как во мне возникает и растёт отвращение. ... 
Он был такой слащавый и липкий, как патока, и, как мне казалось, фальшивый. ...
Я села рядом с ним и сразу же спросила, кто был этот противный человек.
“Ты помнишь, — ответил отец, — у твоей мамы была школьная подруга, которая приходила к нам недавно. Так вот это её муж, господин Протопопов, владелец очень большой текстильной фабрики, где изготовляют прекрасные кашемировые шали”. “О,— сказала я, — мне он не нравится. И, пожалуйста, не надо с ним разговаривать. Пусть он никогда не приходит к нам”.
Это был Александр Протопопов, который в конце царствования Николая II стал последним министром внутренних дел России перед падением империи. Этот человек принес позор нашей стране тем, как он себя вёл и что натворил.

Музыка.
Я очень хорошо помню одно из первых исполнений “Поэмы экстаза” Скрябина на утреннем концерте в Московской консерватории. Большой зал был ярко освещён. Через верхние окна и над галереей в зал проникали солнечные лучи. После этого концерта мы уехали из города и несколько часов бродили по прозрачным лесам по сырой почве, пересыщенной соками весны. Надеюсь, что Скрябина всегда будут играть в эту пору года.
Меня законно могут спросить: “А как насчет “Весны священной” Стравинского?” Не уверена. Мне кажется, что великому Стравинскому не хватало чертовщины Скрябина. Скрябин в своей музыке имел больше. Он был одержим. Стравинский — нет.
Как странно вспоминать о том, что эти очаровательные светлоглазые тонкие братья, оба мечтатели, имели грубого заикающегося двоюродного брата, паршивую овцу семьи, Вячеслава Молотова. Он ведь тоже был Скрябин. 

Автогонки.
Прошло время, автомобили стали более надёжными. Мои братья увлеклись автомобильными гонками. У меня уже был свой автомобиль, и я оказалась одной из первых женщин-водителей в России. В 1909 году отец по своей инициативе организовал первое международное ралли. Конечно, мы все приняли участие. Я взяла второй (резервный) автомобиль отца.
Маршрут пролегал из Санкт-Петербурга в Москву через степи, Харьков в Севастополь. В Севастополе автогонщиков встречал император, после чего несколько автомобилей поехали в Новороссийск, а остальные машины погрузили на пароход и отправили туда морем. За ралли следовал специальный поезд. Он обеспечивал нас спальными принадлежностями, когда мы останавливались на ночь. На этом поезде также следовали до Новороссийска мама и двое младших детей. В Новороссийске они сошли с поезда и продолжали путь до конца нашего маршрута, города Гагры на Черноморском побережье. Здесь мы были гостями старого графа Ольденбургского, дяди царя.

Королевский конфуз.
Великая княгиня Елизавета дала Владимиру рекомендательные письма к Эдуарду VII и королеве Александре.
Король заставил моего двоюродного брата рассказать ему как можно больше о России. Он, вероятно, слышал о моём отце от великой княгини. Зная, что у отца есть породистые кони, он решил, что Воля тоже любит лошадей, и взял его с собой на прогулку в коляске, запряжённой парой очень ретивых коней. Мой двоюродный брат был перепуган такой ездой, но не посмел признаться королю.
С королевой у него произошёл менее ужасный случай. Он переодевался к обеду, и вдруг постучали в дверь. Прежде чем он успел ответить, вошла королева. Не знаю, в каком виде она его застала, но рассмеялась и сказала: “Не обращайте на меня внимания. Я просто хотела узнать, всё ли у вас есть, в чём вы нуждаетесь. Видите ли, я глухая и никогда не ожидаю ответа, когда стучу в дверь”. Воля вернулся очарованный английской королевской четой.

Первая мировая:
Мой старший брат уже был на фронте, а Аттал только что ушел в армию добровольцем. Елена стала сестрой милосердия. В июне я поехала в Москву, чтобы повидаться с Атталом, прежде чем он уйдет в свой полк. Мы пообедали в городе вдвоем.
Аттал всё время был весел, но, когда мы завершили нашу трапезу, его настроение внезапно изменилось. Взглянув на меня своими грустными карими глазами, он спокойно сказал: “Не говори ничего старикам, но я хочу, чтобы ты знала. Меня скоро убьют — может быть, в самом первом бою”. Я смотрела на него и ничего не могла промолвить.
Аттал был готов умереть и не боялся этого.

Император.
Русская церковь канонизировала Серафима Саровского, и его мощи были открыты для поклонения публики. Царь Николай со всей семьей и множество других людей из разных краев России совершили паломничество в Саров.
Как председатель правления железной дороги, по которой должен был ехать царь, мой отец был не только ответствен за поездку императора в Саров по железной дороге, но и за его семидесятикилометровый переезд от станции Сасово до монастыря по очень плохой дороге. На станции Сасово по этому случаю был сооружен павильон, сверху донизу покрытый свежими маргаритками, маками и васильками. На большом расстоянии от открытого места в прекрасном сосновом лесу, где находился монастырь, был слышен звон колоколов, призывающих к вечерней службе.

Вещий сон.
28 марта 1905 года у меня был странный сон. Я видела страшное бедствие на море — бой, в котором весь русский флот был уничтожен. Утром за завтраком я стала рассказывать об этом отцу и братьям. В это время раздался телефонный звонок. Отец пошёл к телефону. Он вернулся очень расстроенным. “Ты была права, дочка, — сказал
он, — Я только. что узнал, что наш флот уничтожен в Цусимском проливе”. Почему тринадцатилетней девочке могло такое присниться, этого я объяснить не могу.

Московское метро.
По предложению отца его инженерами были разработаны планы создания московской подземной дороги. Предполагалось, что подземка должна обеспечивать как пассажирские, так и грузовые перевозки, причем грузовые перевозки предусматривали доставку товаров с железнодорожных вокзалов в центр города. После революции, когда строилось знаменитое московское метро, несмотря на то что отец уже подвергся преследованиям, для работы были приглашены инженеры, когда-то работавшие с ним. После завершения строительства прославляли Кагановича, а всю группу инженеров, которые прежде работали на нашей дороге, арестовали. Они исчезли (никаких следов этих людей не обнаружено).

Убийство Столыпина.
Я сидела в ложе первого яруса. Когда закончилось первое действие, многие покинули свои места и ложи и отправились побеседовать со своими друзьями. Мой дядя был предводителем киевского дворянства и должен был состоять “в сопровождении”. А я, оставшись в одиночестве, смотрела, что происходит в партере.
Я видела Столыпина, который стоял между сценой и креслами. Он разговаривал с группой окруживших его людей. В середине прохода с другой стороны я заметила известного хирурга и специалиста по детским болезням профессора Чернова. Затем я увидела человека в черном костюме, который пробивался в направлении к группе, окружившей премьер-министра. Через мгновение раздались два револьверных выстрела. Все взгляды устремились на человека в черном, перепрыгивающего через кресла и бегущего в направлении к левому выходу из зала.
Столыпин некоторое время стоял прямо. Через его одежду проступала кровь. К нему бросился профессор Чернов. Столыпин опустился в кресло, но прежде чем я потеряла его из вида, я заметила, как он посмотрел налево в сторону императорской ложи. Император, удалившийся в перерыве в глубь ложи, выглянул узнать, что случилось. Некоторые утверждали, что, когда он появился, Столыпин перекрестил его, благослов- ляя. Но это неправда. Премьер, хотя и был тяжело ранен в живот, поднял левую руку и дважды сделал жест царю, чтобы он удалился.
Стрелявшего поймали офицеры и, наверное, растерзали бы его, если бы не вмешалась полиция. Его увели в тюрьму, и он был приговорён к смертной казни.
Поддерживаемый друзьями, Столыпин сумел выйти из театра — бравый поступок, который вызвал бурную овацию. Все зрители начали петь государственный гимн. Подняли занавес, и к пению присоединились артисты. Император, стоявший в ложе, выглядел печальным и озабоченным, но не проявил никаких признаков испуга.

Любовь.

До конца дней своих отец боготворил маму, считал её самой прекрасной, самой замечательной женщиной в мире. Когда мы в последний раз виделись с ним в тюрьме, то первыми словами его в комнате для свиданий были: “Анна, как ты прекрасна!”

Как породнились фон Мекк и Чайковский.

В это время Николай Григорьевич Рубинштейн, который знал о том, что моя бабушка очень любит музыку и что она помогает консерватории и молодым музыкантам, нанес ей визит и попросил помочь молодому композитору Чайковскому.
В одном из своих писем к Чайковскому моя бабушка высказалась о замужестве следующим образом: “Я смотрю на замужество как на неизбежное зло, которого нельзя избежать, поэтому всё, что остается, — это сделать удачный выбор”.
Я не хочу распространяться относительно следующих четырнадцати лет жизни Надежды Филаретовны — периода Чайковского, о которых много написано и существует много рассуждений, правдивых и вымышленных, у различных авторов.
Почти пятнадцать лет моя бабушка жила в музыкальном сне, в обожании гениального человека на расстоянии. У неё не было обычных физических чувств к Чайковскому, которые женщина испытывает к мужчине. Её чувство было совершенно иного рода - обожание героя, любовь, основанная на огромном таланте человека и его способности творить музыку, которая глубоко потрясает.
В эти годы она полностью не отрывалась от семьи и вела себя так, как ей казалось должно быть, не вникая особенно в личную жизнь детей. Однако дети путешествовали за границу и получали хорошее образование. Продолжительные пребывания Дебюсси в семье и многое другое свидетельствует о том, что по крайней мере младшие члены семьи имели интересное детство. Она очень любила своих детей и портила их, давала им всë, что могут обеспечить деньги, но всегда оставалась царицей, правительницей, личностью на троне.
Потом ей пришла в голову идея скрепить дружбу с Чайковским семейной связью. Она решила, что будет очень хорошо, если один из её сыновей женится на одной из милых и красивых племянниц Чайковского (я говорю красивых, потому что все члены семьи Давыдовых обладали чрезвычайно привлекательной внешностью).
Однажды в будуаре своего большого дома на Рождественском бульваре* моя бабушка, сидя за письменным столом в стиле Людовика XVI, который я унаследовала, написала Чайковскому письмо. В нем она предложила, чтобы её сыновья Николай и Александр, студенты училища правоведения в Петербурге, встретились с племянницами Чайковского на предмет возможной женитьбы. Выбор моей бабушки приходился на младшую из девочек Давыдовых Наталью, но этому не суждено было случиться.
Во время рождественских каникул 1882 года девочки Давыдовы недолгое время гостили в Киеве, приехав туда из Каменки. Мой отец и его брат Александр, который был годом младше, были отправлены в Киев, чтобы познакомиться с девушками. Был организован бал-маскарад. Мальчики прибыли как раз вовремя. Моя мама Анна должна была одеться в костюм швейцарской девушки-крестьянки. Юноши Мекки представились Давыдовым. Поскольку это был вечер накануне бала, в доме царили возбуждение и шум. Сомневаюсь, что молодые люди хорошо рассмотрели друг друга в первый день встречи. Утром в день бала молодые Мекки снова пришли к Давыдовым и предложили свою помощь. Они попали в нужный момент и услышали от мадам Давыдовой, что не хватает принадлежностей для котильона на последнюю часть бала. Молодые люди были посланы в город, чтобы купить как можно больше лент, живых и искусственных цветов, бонбоньерок, карманных зеркалец и открыток. Мекки отправились и, будучи Мекками, сделали более чем щедрые закупки всего необходимого.
Танцы имели большой успех. И по крайней мере одно сердце решило, чего оно желает. Когда мой отец вернулся в училище в Петербург, он написал матери письмо о своих чувствах к Анне Давыдовой. Затем он написал её родителям и попросил разрешения снова навестить их. Летом 1883 года он с надеждой отправился в Каменку и там уговорил мою маму. Свидания часто происходили в “Пушкинском гроте”, где Николай фон Мекк сделал предложение Анне Давыдовой. 11 января 1884 года мои родители поженились в Москве.

О разрыве Переписки

[...] 

Большой театр.

Мои родители абонировали ложу в огромном теплом и уютном Большом театре, где с наших мест мы могли рассматривать публику в партере и в ложах всех ярусов вплоть до галерки на самом верху. Затем, как только нам сказали, чтобы мы сидели спокойно, появилось напряженное чувство... оркестр стал настраивать инструменты... свет поубавили... дирижер взмахнул палочкой... и внезапно мы оказались в сказке.
Я видела великий театр во всей его славе, видела и слышала лучших его артистов. Я слышала Рахманинова, когда он дирижировал, а однажды, когда он играл сразу три фортепианных концерта в один вечер — Листа, Чайковского и Рахманинова!

Аркашон, Франция

Когда мы приезжали сюда в последний раз, родители пригласили одного из хорошо известных художников и привели его на эти пустынные берега, где лишь низкие серебристые колючие кустарники уцелели на песчаной почве и на ветру. Художник Архипов взял с собой коробку с красками и мольберт, надеясь сделать несколько эскизов. Но когда он взобрался на последнюю дюну и увидел пейзаж, то бросил свои принадлежности на песок и сказал, что это слишком величественно, чтобы можно было воспроизвести на картине.

Великая княгиня Елизавета.

Я ходила в Кремль помогать в их работе и испытывала чувство героического обожания московской великой княгини Елизаветы Федоровны. Вскоре её муж и дядя царя великий князь Сергей Александрович был убит, когда взорвали его карету прямо в Никольских воротах, которые из Кремля ведут на Красную площадь. Великая княгиня Елизавета Федоровна была одной из первых, появившихся на месте преступления, и своими руками собрала останки своего мужа.

Художник Нестеров.

Мой кузен дружил со многими русскими художниками, и хотя он сам не обладал талантом, друзья-художники любили проводить время у него. Я усаживалась в большое кресло в стороне от мужчин и слушала их разговоры. В этой компании я встретила художника Владимира Нестерова, который писал мистические сюжеты на фоне северных русских пейзажей. У него была красивая дочь, и он писал с нее лица своих святых. Нестеров был умным и культурным человеком, истинно русским в своем отношении к искусству.

Британский агент.

Те, кто читал “Мемуары британского агента” Локкарта, могли обратить внимание на несколько бесцветных слов, которые он написал обо мне. Со своей стороны, я нашла его абсолютно неинтересным человеком и рассердилась на г-жу Харитоненко, которая посадила меня рядом с таким скучным партнером. Мои раздражение и скука скрашивались лишь тем, что я слушала разговор мамы с сидящим рядом с ней адмиралом Бересфордом. Это была блестящая битва умов, которая отвлекла меня от “маленького” Локкарта.
В 1918 году, увидев меня, Локкарт решил, что я смогу помочь разыскать драгоценности семьи Юсуповых в их доме у Красных ворот. Я знала, что этот дом представляет собой лабиринт коридоров, и сомневалась, что кто-либо мог найти там спрятанные вещи при поверхностном осмотре, но, чтобы угодить Локкарту, я посетила этот дом.
Он был пуст в то время. Я сказала управляющему, что пришла по поручению одного из правительственных учреждений осмотреть здание на предмет возможности его использования. Он провел меня по всем помещениям, и я заметила, что в одном из проходов стена была оштукатурена и покрашена совсем недавно. Вскоре в это здание переехало какое-то правительственное учреждение. Для меня это дело уже завершилось, но позднее я узнала, что во время ремонта драгоценности были найдены и конфискованы государством. Так что Локкарт все же был прав.

На грани.

Шёл 1920 год. Поведение людей, которые приходили арестовывать отца, стано- вилось всё хуже. Однажды случилось так, что, только мама вернулась домой, получив отрицательный ответ властей, неожиданно возвратился и отец. Я, обрадованная этим известием, выбежала из своей квартиры, чтобы скорее его увидеть. На улице я встретила нашего адвоката. Он бежал к дому родителей и выглядел ужасно испуганным.
“Я бегу прямо из ГПУ”, — пробормотал он, задыхаясь. — “Вчера вечером Дзержинский подписал смертный приговор вашему отцу, но кто-то распорядился освободить его до того, как приказ поступил в соответствующий отдел. Его надо сейчас же увезти из города. Думаю, что нам удастся его спасти. Вы можете что-нибудь придумать?”
Мы немедленно бросились к родителям, собрали самые необходимые вещи отца и повезли его на вокзал. Сначала поехали по Николаевской дороге на дачу, где в это время жила сестра Елена. Мама тоже приехала туда на следующий день. А ещё через два дня родители отправились в свою добровольную ссылку в далекую и глухую деревню, находившуюся между двумя российскими столицами, в районе, где жили староверы. В этом принудительном подполье, отверженные в своей стране, они оба страдали, особенно отец, для которого самым тяжелым было чувство, что он не нужен и не понят.

“Нам сообщили из Макарова, что дочь фон Мекка находится в тюрьме, и наши евреи поручили Киевской общине выяснить, не нуждается ли она в чем-либо”. [...]

Много лет назад Макарово, еврейский посёлок, который находился на принадлежавшей нам земле, сгорел дотла. Маленькие деревянные домики вспыхнули в жаркий день. В летнюю засуху воды недоставало, и к тому же подул сильный ветер. Практически ничего нельзя было сделать. Более того, люди растерялись, и, вместо того чтобы спасать свои личные вещи и сбережения, женщины принялись вытаскивать перины.

Письма Чайковского к фон Мекк.

В нашем доме был старомодный чёрный сундучок с золотыми инициалами Н.М. Он стоял в углу спальни родителей, и в нем хранилась вся переписка между моей бабушкой Надеждой Филаретовной фон Мекк и композитором Петром Ильичём Чайковским. Во время первой мировой войны письма хранились в Доме-музее П.И. Чайковского в Клину, но затем отец снова взял их к себе. Перед тем как его арестовали последний раз, он забрал первые тридцать писем к себе на службу, чтобы снять копии, поскольку решил, что письма менее личного характера следует опубликовать. После его ареста люди ГПУ обыскали стол в его служебном кабинете и забрали оттуда все документы, включая упомянутые тридцать писем Чайковского и фон Мекк.
Зимой 1928—1929 года, когда отец находился в тюрьме, ко мне зашёл директор Клинского музея Жегин. Он сказал, что мы подвергаем корреспонденцию риску тем, что храним её дома, так как ГПУ может конфисковать письма. Я знала Жегина уже много лет и согласилась отдать ему сундучок с корреспонденцией для более безопасного хранения. Мы вместе проверили содержимое сундучка, и у нас не было никаких сомнений в том, что все письма, кроме первых тридцати, были на месте. Жегин заверил меня, что его единственная цель состоит в том, чтобы сохранить переписку и чтобы никто без разрешения одного из моих родителей не прикасался к этим письмам. Сам он даже и не мечтал снять с них копии.
У меня не возникло никаких опасений, когда он забрал письма. Я полагала, что он друг семьи, которому можно доверять. Позднее я пожалела, что не попросила кого-нибудь присутствовать при передаче этих писем.

Повезло. Не надолго.

Не нужно было подгонять шофёра, и мы понеслись по московским улицам к Бутырской тюрьме, вбежали в контору и показали приказ об освобождении. Сначала чиновник сказал, что уже поздно, но, прочитав имя моего отца, быстро изменил свое настроение. Извинившись, он на момент исчез. Вернувшись, сообщил, что директор тюрьмы желает видеть нас в своем кабинете.
Директор, пожилой господин, ещё не замененный новым правительством, пригласил нас присесть. Мне не хотелось сидеть, и я подошла к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Некоторое время стояла тишина. Вскоре пришел охранник и сообщил: “Он идет”.
Послышались отдаленные поющие голоса, и я расслышала слова “многая лета”. Это заключенные пели пожелание отцу многих лет жизни. Пока отец проходил мимо их камер, политические заключенные, бандиты, воры, крестьяне, сидевшие в огромной Бутырской тюрьме, прильнули к решеткам и присоединились к этой демонстрации. Когда отец вошел в кабинет директора, по его лицу катились слезы. Директор пожал ему руку, поздравил и сказал, что ни одно освобождение не доставляло ему такой радости, как это. 

 интереснейшая книга покрывающая столь разные времена - автор имела счастье родиться в одной из богатейших семей Российской Империи - наследниках "железнодорожных королей", получить прекрасное образование, быть знакомой с Чайковским, Кустодиевым и сотней других известных имен, вести насыщенную интересную жизнь, побывать замужем за англичанином, быть свидетелем убийства Столыпина, выстрела Авроры, .... а потом десятилетия обысков, арестов, концлагерей..., война...эмиграция. ФЕНОМЕНАЛЬНАЯ память автора и красивый язык будут также отмечены любым читателем.

 Очень советую почитать книгу Галины фон Мекк "Как я их помню" - Легко и интересно читается! - история рода, быт 19 - начала 20 века, отношения Надежды Филаретовны с Чайковским, о воспитании и образовании высших сословий, общественная деятельность Мекков, убийство Столыпина, выстрел Авроры, застенки ГУЛаг...

Восхитительно, познавательно, интересно! Не важно какого Вы возраста, круга интересов, сословия - Вы будете захвачены потоком событий в этой относительно нетолстой книге. Повествование в стиле семейных воспоминаний затрагивают счастливые и не очень исторические, революционные, кровавые, военные времена. Первая часть книги переносит нас в давно забытые царские времена, о которых по учебникам точно ничего положительного не вынесешь. А здесь можно узнать как воспитывались дети богатейших семей и даже императорских фамилий, что ценилось в семье и обществе, что такое офицерская честь, преданность Отчизне, царю. Действительно интересное изложение! Рекомендую!