---

 Письма императрицы Александры Федоровны к императору Николаю II

Ц.С. 23 сент. 1914.

Мекк пишет, что появилось много случаев заболеваний холерой и
дизентерией во Львове, но они принимают санитарные меры. Судя по
газетам, там были серьезные моменты; но я надеюсь, что там не произойдет
ничего важного.

-----------------

Ц.С. 06 марта 1915

Меккъ — маленький гений, все придумываетъ и все налаживаетъ. Все,
что онъ делаетъ, въ самомъ деле хорошо и быстро сделано.

-------------------

Царское Село 22 октября 1914 г.

Ну, я отправилась с Мекком для осмотра моего поезда-склада № 4 — они едут сегодня, кажется, в Радом, а оттуда Мекк заедет к Николаше, так как ему нужно кое-что у
него спросить. Он мне сообщил частным образом, что Элла54 желала бы поехать во Львов и осмотреть мой тамошний склад, но так, чтобы никто об этом не знал, — она приедет сюда, тайно от москвичей, в первых числах ноября.

------------------

Царское Село. 6 марта 1915 г.

Получила телеграмму от моего Тучкова из Львовского склада-поезда — (их у
нас 4), он устроил один летучий, для подачи более скорой помощи, — этот
поезд будет числиться нашим пятым. “Летучий поезд окончил 2-ю поездку,
обслужив район СтрыеСколе и Выгоды; причем некоторые части войск и
санитарных частей снабжались вблизи позиций Тухлы, Либохоры и Козювки,
одновременн. Раздав. подарки и образки (от меня) — внимания оказыв. В.В.
всюду вызывала искр. восторг и безгран. радость. На обратном пути в
пустые вагоны, оборудованные переносными печами, были погр. в Выгоде
около 200 раненых, эвакуация кот. значит. облегчила работу лазар”. и
т.д., а потому, чем ближе эти маленькие поезда подходят к фронту, — тем
лучше. Мекк — маленький гений, придумывающий и устраивающий все это
продвижение, — все, что он делает, действительно делается хорошо и
быстро. Ему также удалось найти порядочных людей для этих
поездовскладов.

-----------------

Ц.С. 9 апреля 1915 г.
Я получила известия от моего поезда с летучим складом № 5. Брусилов
осматривал его и остался им очень доволен. Он увозит лекарства, подарки,
белье, сапоги, и возвращается с ранеными. В больших поездах есть кухня и
священник. Все это благодаря маленькому Мекку.

----------------

Царское Село. 18 апреля 1915 г.
Сегодня утром я приму Мекка — он мне, между прочим, расскажет про Львов,
где он видел тебя в церкви. — Мои маленькие летучие поезда-склады
выполняют трудную и полезную работу в Карпатах, а на наших мулах
перевозят вещи в горах.

----------------

Ц.С. 25 авг. 1915 г.

Мекк уведомил меня, что мой центральный склад (Львов, Ровно) из Проскурова, вероятно, через 5 недель, переедет в Полтаву.

---------------

Царское Село. 19 сентября 1915 г.

Мой поездсклад № 1 теперь в Ровно и оттуда разъезжает с отрядом автомобилей, который сформировал и дал мне кн. Абамелек из Одессы, — он находится при нем. Они раз возят белье и т.п. вдоль всего фронта, и делали это даже под сильным огнем. Я так рада, что Мекк телеграфировал из Винницы, где находится мой большой склад.

---------------

Царское Село. 26 ноября 1915 г.

Получила длинную телеграмму от Мекка относительно всех моих подвижных
складов. – M-me Гартвиг в Ровно, там поставлены наши походные церкви, и
два раза в день идут службы для проходящих войск. — 1-й дезинфекторский
отряд и автомобили стоят также в Ровно. — Наше летучее отделение склада
находится 40 верстами севернее, на новой линии фронта. — Далее наш
бактериологический дезинф. отряд обслуживает всю армию, один поезд-склад
стоит в Подволочиске, другой в Тарнополе, но он его двинет в
Каменец-Подольск, где бактериологическому дезинф. отряду будет больше
работы. Говорю тебе все это на тот случай, если тебе придется там
проезжать.

---------------

Царское Село. 5 марта 1916 г.

Я приму Мекка и Апраксина, так как они едут ревизовать мои поезда-склады. Г.М. Гурко от имени 5-й армии телеграфировал мне из Двинска, благодаря за мои поезда-склады, которые там стоят и очень помогают полкам. Мне отрадно узнать, что эти небольшие учреждения Мекка так хорошо работают. Мне пришлось назначить Апраксина моим гл. уполномоченным 5-ти поездов — над Мекком, так как молодому
человеку завидовали и недоброжелательно к нему относились (в Москве). Я говорю тебе все это на случай, если ты слышишь, что он проедет.

--------------

 

Коковцов В. Н. Из моего прошлого : Воспоминания, 1903-1919 гг. : в 2 т. - Париж : Изд. журн. "Ил. Россия", 1933., Т. 2. - 509 с.

…

Вечером, в тот же день, когда у меня сидели все мои сестры, я получил письмо от г[оспо]жи фок Мекк. Его принес незнакомый мне молодой офицер и сказал, что содержание письма ему известно, и он подтверждает правильность сообщения.

Письмо предупреждало меня, что г[оспо]же Мекк стало известно из большевистских кругов, что меня решено арестовать, и она советует мне не ночевать некоторое время дома. Сообщение это произвело на меня самое тягостное впечатление, я почувствовал острую боль в голове и под влиянием первого впечатления решил даже последовать данному совету и идти ночевать к одной из моих сестер.

……

Комната эта меньше первой, также в одно окно, такая же душная заполненная мухами, с отвратительно грязным полом, заставлена сплошь четырьмя кроватями и двумя столами, на которых лежали часть мочальные матрасы и такие же подушки, частью соломенники в рваных грязных покрышках, свалявшиеся до такой степени, что приходилось употреблять особые ухищрения, чтобы найти мало-мальски возможную позу для лежания. Сидеть, а тем белее двигаться, в этой комнате не было никакой возможности. В ней я нашел генерала Князя Ю.И. Трубецкого, бывшего министра торговли Временного правительства и Петроградского генерал-губернатора Пальчинского, впоследствии расстрелянного вместе с Н.К. Мекком….

Мандельштам Н. Я. Воспоминания / подгот. текста Ю. Л. Фрейдина ; примеч. А. А. Морозова. - М. : Согласие, 1999., [Кн.1] / предисл. Н. В. Панченко - [6], XX, 552 c.

 

…

Железная дорога была как бы последней нитью, связывавшей нас с жизнью. «Селитесь в любой дыре, — посоветовала Г. Мекк, испытавшая все, что у нас полагается, то есть лагерь и последующую „судимость", — но не отрывайтесь от железной дороги: лишь бы слышать гудки»…

 

Шиповская Е. А. Исповедь Рыцаря Света : Воспоминания. - М. : Интерграф Сервис, 1998. - 184 с. : портр. - (Семейный архив).

 

Небольшое облегчение приносил мамин заработок у наших знакомых фон Мекк, которые жили в соседнем Большом Афанасьевском переулке и давали маме заказы по шитью. Несколько раз приходил Слюсарев, водил гулять в парки, раза два в сад «Эрмитаж», и, наконец, сделал мне предложение. Разумеется, я отказала ему. Людмила Николаевна фон Мекк, дочь фон Мекков, предложила мневыучиться печатать на пишущей машинке, чтобы напечатать ее стихи, которыми она развлекалась в свободное время. Для этого я ходила в какое-то учреждение, уже после конца работы, и по разрешению его заведующей тренировалась печатать на машинке. Выучилась я довольно скоро, и стихи дочери фон Мекков были напечатаны. Но я поняла, что теперь у меня в руках есть специальность, и я должна найти работу машинистки…

Наталья Семенова. Московские коллекционеры

про ВВфМ «Изысканный мсье фон Мекк — маленький элегантный интерьер, он рисует дамские костюмы, кружева и меха, человек из галантного мира, молчаливый…»

«Взятие снежного городка» выставлялось в городах России на передвижных выставках, и только восемь лет спустя была куплена коллекционером Фон Мекк за 10 000 рублей. В 1900 году картина была выставлена в Париже на Всемирной Выставке и получила Серебряную медаль.

С 1908 года «Взятие снежного городка» И.И.Сурикова можно посмотреть в Русском музее Императора Александра III в Санкт Петербурге.

А. Е. Снесарев ДНЕВНИК Май-июнь 1918 года.

I-I4/V. Москва.

Видел сегодня фон-Мекка (Марка Николаевича), бывшего собачника. «Организаций здесь много, но реальной цены не имеют... Советы очень нервничают из-за дел в Восточн. Сибири, где дела, видимо, растут...» Отец его остается на местах (председ. Моск.- Каз. жел. дороги), много работает и кое-как ладит с товарищами. Тоже ищет место... Надо же думать о куске хлеба... Одет очень хорошо... прежний. (...)

8-21-V. Москва.

Я побрел домой, где Настя рассказала мне, как в Троицкую церковь (Пречистенка) явились два вооруженных латыша в шапках; с ними поговорил староста фон-Мекк (отец Марка Ник.), и они ушли, а затем их пришло шесть; старшой стал говорить: «Что это за собрание, какой там Николка?..» (Был храмовый праздник.) Более солдаты также ушли. В массе молящихся большое раздражение.

 

Выдержки из книги Е.И. Кириченко "Москва на рубеже столетий" цитирующая частично документ из архива ЦГАЛИ. "В 1913 г. архит. И. II. Машков представил в Московскую городскую управу составленный им по заказу домовладельческого акционерного общества Н. К. фон Мекк, приобретшего бывшее владение Варгина на углу Тверской ул.. Скобелевской площади (ныне Советской) и Глинищевского пер., проект 13-этажного здания (и 12-этажного дворцового корпуса) для размещения магазинов и контор внизу, квартир и гостиничных помещений в верхних этажах, Технический совет Московской городской управы отклонил проект «ввиду незначительной ширины Тверской улицы и в особенности Глинищевского переулка, проектируемая здесь постройка 12—13-этажного здания представляется... нежелательной как с санитарной стороны, в смысле затемнения соседних домов, так и в смысле пожарной опасности...». Архивные материалы сохранили варианты проекта в 13, 11 и, наконец, 9 этажей. Последний был утвержден Городской управой в июне 1915 г., отмечавшей, что, «не усматривая» законных оснований к отказу, она считает строительство его «весьма нежелательным», поскольку «своею несоразмерностью 9-этажное сооружение нанесет ущерб виду площади и расположенным на ней зданиям. Предпринимательские интересы акционерного общества пришли в противоречие с художественной выразительностью облика одной из главных магистралей столицы."

ГЕОРГ ИОГАНН (- 16.2.1753, Ревель). Манриктер ?, владелец Вайта и Орренхофа. Л-т.

ж. Анна София фон БЕРГ из Каттентак (1710- пох. 10.11.1784, Ревель. Дочь Якоба Иоган-на фон Берга, вл. Палл., ум. 1734, и Агнеты Вильгельмины фон Мекк.

в Москву Т.Л. Сухотиной-Толстой. В конце ноября 1923 года она писала из Парижа:

" Милая и дорогая

Татьяна Львовна,

Вы, наверное, будете очень удивлены получить от меня письмо. Я так много слыхала о Вас через Ольгу Мек<к>(81), который <так! - В.А.> мой самый большой друг на свете, и через Леву, что я Вам пишу как родной. Вы - сестра Левы, которую он очень любит, и мне именно Вам хочется высказать все-все, что я за Леву пережила, и все, что до сих пор я за него страдаю. Брат Ваш меня покинул с двухлетним мальчиком Ваней, который на него очень, очень похож. Любила я Леву больше всего на свете. Вся моя духовная, моя сердечная жизнь была в нем. Но Лева не понимал и не ценил все, что <я> ему принесла в жертву, и так стал играть в карты, что возвращался в 6 часов утра. Я больше не могла. Я уехал<а>, как раненое животное. Все, что я пережила очень, Бог знает. Пусть Он будет Судья между нами.

Я любила всем сердцем всю-всю Вашу семью: Вашу покойную мать, Вашего отца. Что-то родное меня связало с Вами. Мне бы так хотелось на Родину в Россию, так надоело кочевать на чужбине. В моем ужасном одиночестве будет маленький просвет, будет радость, если Вы мне ответите на это письмо. Напишите, если Вам можно будет переслать одежду. Я пошлю, если возможно, <то,> в чем Вы нуждаетесь.

У меня тоже <так! - В.А.> мелькает план приехать в Москву с моим Ваней. Возможно ли? Посоветуйте. Так тяжело здесь одной.

Прощайте, милая Татьяна Львовна.

Откликнитесь на мое письмо. Мне так хотелось с Вами познакомиться.

Ваша Марианна Толстая.

Мой адрес:

149, Avenue Suffren

Paris ".

(81)

1. Речь идет об Ольге Михайловне фон Мекк (урожд. Кирьякова; 1867-1928) - жене дипломата Максимилиана Карловича фон Мекк (1869-1950), в разные годы работавшего секретарем русского посольства в Швеции, Америке и в других странах. - См.: Незабытые могилы: Российское зарубежье: Некрологи 1917-1997: В 6-ти томах /Составитель В.Н. Чуваков. М., 2006 Т. 4. С. 487; Ежегодник Министерства иностранных дел на 1916 год. Пг., 1916. С. 35.

2. Л.Л. Толстой был знаком с супругами фон Мекк. В его архиве сохранилось дружеское письмо М.К. фон Мекка от 19 августа 1900 года, а также одиннадцать писем О.М. фон Мекк 1906-1907 годов. - ИРЛИ, ф. 303, № 447. Л. 1-2 об.; № 448. Л. 1-23 об.

Ю.Я. Соловьев Воспоминания дипломата 1893-1922

Цетине (1905)

Наконец, вечером я попал в Цетине, где остановился в единственной "лучшей столичной" гостинице, называемой по-сербски локандой, а к 10 часам вечера уже входил в довольно уютный кабинет посланника А.Н. Щеглова в здании нашей миссии. От него я услышал, что он уволен в отставку и поэтому-то меня вызвали по телефону принять управление миссией. Впоследствии я также узнал, что причиной отставки Щеглова была его ссора с моим предшественником фон Мекком. Мекк был спирит. Впоследствии, выйдя в отставку, он разъезжал по Европе, читая лекции о спиритизме. В свое время в его сеансах принимали участие великие княгини-черногорки. Как известно, они рекомендовали Николаю II француза Филиппа, ставшего затем первым чародеем при русском дворе.

Так же, как и Щеглов, Мекк был уволен. Он освободил для меня место, назначение на которое обрушилось на меня, как снег на голову. Ссора между Щегловым и Мекком возникла по совсем пустячному поводу. Все это даже трудно понять без знания условий жизни в таком захолустье, каким было Цетине. Посланник и секретарь жили в одном и том же казенном доме. Миссия была только что отстроена и снабжена, по-видимому, к несчастью ее членов, довольно первобытным водопроводом. В результате холодной зимы или, вернее, как оказалось потом, из-за тряпки, брошенной в бак детьми слуги, игравшими на чердаке, водопровод перестал действовать. Мекк был лишен возможности брать ванну и стал требовать, чтобы для исправления водопровода был взломан пол в кабинете посланника. Щеглов запротестовал. Мекк в свою очередь обиделся и послал незашифрованную телеграмму в министерство, где просил об увольнении в отставку, указывая, что служить со Щегловым невозможно. Черногорцы, склонные ко всяким мелким интригам и падкие на скандалы среди дипломатов, показали эту телеграмму посланнику, а тот "для восстановления своего престижа" послал тоже клерную телеграмму в Петербург с просьбой об увольнении секретаря. В результате министерство, уволив Мекка, сделало внушение Щеглову о неуместности выносить сор из избы. Разобиженный посланник тоже запросился в отставку. Она была принята. При таких обстоятельствах я и попал в Цетине, где впервые мне пришлось самостоятельно управлять одним из наших заграничных дипломатических представительств….. Ко времени моего приезда в Софию он около года был посланником в Болгарии, сменив там моего кратковременного начальника в Цетине А.Н. Щеглова. Последний, несмотря на свое столкновение с Мекком, после чего был временно уволен со службы, получил еще раз назначение посланником в Болгарию, но вскоре был окончательно уволен в отставку после нового инцидента, уже на романтической почве, окончившегося дуэлью.

Б.Н.Григорьев. Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Как и теперь, царский дипломат, получивший назначение на службу в миссию, посольство или консульство, приступал к подготовке.

Дипломатам, выезжающим в командировку, полагались подъёмные деньги, включавшие путевые расходы, питание, остановку в гостиницах и покупку билетов на пароходы, в поезд и т. п. Существовал порядок, согласно которому перед выездом дипломат должен был сходить на приём к министру и получить начальственное рукопожатие и последние напутствия. Секретарь министра назначал для этого специальное время и заблаговременно извещал об этом заинтересованное лицо.

Составлялись специальные списки дипломатов, идущих на обязательный приём к своему министру по случаю своего отъезда к месту службы, приезда в Петербург после командировки, при определении на службу в МВД или получении нового назначения.

Вот как примерно выглядели такие списки:

«Список лиц, желающих представиться к Г. Министру

Секретарь миссии в Цетинье, коллежский асессор фон Мекк

По случаю приезда в Санкт-Петербург

Делопроизводитель VII класса 2-го департамента надворный советник Байков

По случаю новаго назначения

Пометка карандашом или чернилами: "Завтра в субботу 13 марта в 12 часов".

Читал: М. ф. Мекк (подпись)

Читал: А. Байков (подпись)».

Вечером добрались до Цетинье, где Соловьёв переночевал в лучшей и единственной локанде, то есть гостинице, в которой протекали крыша и потолки, а в 22.00 он вошёл в уютный кабинет посланника А. Н. Щеглова. От него-то и узнал о причинах срочного вызова в Цетинье: русская миссия лишилась сразу двух дипломатов — самого посланника Щеглова и предшественника Соловьёва 1-го секретаря фон Мекка. Их обоих отправили в отставку, и Соловьёву поручалось руководство миссией. Причиной увольнения дипломатов послужила возникшая буквально на ровном месте ссора, что красноречиво свидетельствовало об убогости окружавшей их обстановки и страшной скуке. Черногорская «глушь» и идиотизм провинциального образа жизни вызвали беспричинную раздражительность и нетерпимость друг к другу, что привело к неразрешимому конфликту двух культурных людей.

История произошла следующая.

Щеглов проживал с фон Мекком в одном казённом доме, специально построенном для нужд миссии. Дети одного из слуг, игравшие на чердаке дома, бросили в расширительный бак водопровода тряпку, отчего водопровод засорился и перестал действовать. Фон Мекк был лишён возможности принимать ванну и потребовал для починки труб взломать пол в кабинете Щеглова. Посланник с этим не согласился, и Мекк отправил в Петербург клерную — незашифрованную — телеграмму с жалобой на посланника и просьбой об отставке из-за несносного характера начальника. Падкие на всякого рода интриги черногорцы перехватили телеграмму и показали её Щеглову, который, во имя сохранения своего престижа, дал в Петербург свою тоже клерную телеграмму с просьбой уволить фон Мекка из Министерства иностранных дел. Центр сделал посланнику внушение о неуместности выносить сор из избы, тогда Щеглов встал в позу и тоже запросился в отставку. Обе отставки были приняты, и в итоге в миссии не осталось ни одного дипломата.

Через десять дней Щеглов с фон Мекком уехали, оставив на Соловьёва и миссию, и сам дом с водопроводом. В наследство временному поверенному достались также слуга Щеглова с сорванцами-детьми, два каваса и драгоман Ровинский, глубокий старик, проживший почти всю жизнь в эмиграции народоволец, отличный славист, но совершенно непригодный для дипломатии, хотя его труды в это время регулярно печатались в Академии наук России.

Попутно заметим, что лучше бы фон Мекк навсегда остался в Черногории, потому что именно ему Россия обязана тем, что российская императорская супружеская чета скоро «ударилась» в «беспробудную» мистику. После отставки «свихнувшийся» в Черногории фон Мекк поехал в Европу читать лекции о спиритизме, встретил там французского мясника Филиппа Низье-Антельм-Вашо (1830–1905) и представил его княгиням-черногоркам, а те в 1902 году ввели его под видом «кудесника» в царский дом. Филиппу от имени Военного министерства России присвоили степень доктора медицинских наук, а царь Николай одарил его чином действительного статского советника. После «кудесника» Филиппа в царском доме появился и Г. Распутин. Вот так маленькая черногорская склока между двумя дипломатами крайне неудачно отразилась на судьбах всего русского народа! ….. И бывший посланник в Цетинье и Софии А. Н. Щеглов, сохранив статус посланника после столкновения на «водопроводной» почве (см. главу «В стране, где протекают крыши») со своим подчинённым фон Мекком, был-таки уволен в отставку, но уже за дуэль из-за женщины.

 

М. Л. Дубаев Рерих

Глава СКАНДАЛЬНАЯ ВЫСТАВКА

Выставка 1903 года была самой убыточной из всех, устроенных в Петербурге художественным объединением «Мир искусства». Огромные средства, затраченные на ее организацию, не были возвращены. Многие демонстрировавшиеся на ней произведения искусства так и не были проданы, и все же выставка была грандиозная, необычная и новаторская.

Мысль о проведении такой выставки в Петербурге принадлежала москвичу князю Сергею Александровичу Щербатову. Сын московского городского головы, богатый коллекционер, художник и историк по образованию, князь Щербатов, по словам Александра Бенуа, «…являл собой настоящий тип аристократа (московской складки) — огромный, тяжелый (стулья под ним трещали и даже подламывались), с явной склонностью к тучности. Держал он себя необычайно прямо и нес голову не без сановитой важности. Самый его типично московский (но дворянский, а не купеческий) говор, с легким картавленьем, имел какой-то наставительно барский оттенок, говорил он медленно, с расстановкой, причем старался выказаться во всех смыслах „европейцем“ и человеком наилучшего общества, но не петербургского жанра, а именно исконно московского. Он не прочь был вставить в свою речь иностранные слова, и не исключительно французские, но и немецкие. Все это не мешало прорываться иногда и странно капризным, чуть даже истерическим ноткам, а моментами являть из себя образ очень „своевольного барина“ старинной складки».

По совету московского художника Игоря Грабаря Щербатов вместе со своим другом В. В. фон Мекком, тоже молодым московским богачом-коллекционером и дизайнером женских костюмов, пришли в объединение «Мир искусства» и предложили силами мирискусников и своими финансами организовать необычное предприятие. Сергей Дягилев в журнале «Мир искусства» точно сформулировал цели и задачи этой выставки: «Инициаторы нового предприятия на Б. Морской улице хотели выбиться из проторенной дорожки и, прежде всего, встать в непосредственные сношения с потребителем, создав вместе с тем не случайное, зависящее от капризов художника, но постоянное и практическое дело…»[83]

Выставку «Современное искусство» сами художники окрестили «грабариадой». Дело в том, что московский художник Игорь Грабарь сумел так увлечь московских богатеев, что те действительно поверили в прибыльность этого дела.

Александр Бенуа писал:

«…Грабаря поддерживал молодой и очень состоятельный москвич, князь Сергей Александрович Щербатов, только что вступивший в обладание большого наследства и горевший желанием пожертвовать „сколько будет нужно“ на процветание отечественного искусства. Полный такого же благородного рвения был и другой, еще более юный московский богач, Владимир Владимирович фон Мекк, который предоставил себя всецело тому, что бы ни затеяли Грабарь и Щербатов… Вот этот громадный, тяжелый человек [князь Щербатов] был в те дни совершенно порабощен Грабарем: он ступал за ним, по выражению Яремича, как слон за своим корнаком»[84].

Идея выставки «Современное искусство» сводилась к тому, чтобы дать публике возможность увидеть разные произведения искусства в окружении разработанного художником интерьера. Это была одна из первых дизайнерских выставок в России.

В рамках проекта «Современное искусство», кроме интерьеров, было организовано пять экспозиций: показ работ ювелира Р. Лалика, художников К. А. Сомова и Николая Рериха, выставка японских гравюр и выставка рисунков, акварелей. картин, посвященных 100-летию Петербурга.

Специально к открытию были выпущены два каталога картин: Константина Сомова и Николая Рериха, оба эти каталога вышли под маркой «Современное искусство» в издании С. А. Щербатова и В. В. фон Мекка, под редакцией И. Э. Грабаря.

В журнале «Театр и искусство», в своей статье с показательным названием «Искусство для немногих» Александр Александрович Ростиславов писал об этих выставках: «Нельзя не признать, что выбор таких двух художников, как Сомов и Рерих, очень удачен. Оба вследствие своей оригинальности до сих пор были особенно непонятны многим из публики и возбуждали немало недоумений»[85].

Еще «Зимою 1901/1902 года Щербатов со своим другом В. В. фон Мекком, — вспоминает о начале предприятия Игорь Грабарь, — задумал организовать нечто вроде постоянной выставки картин, мебели, ценных архитектурных интерьеров и прикладного искусства. Они обратились ко мне, прося меня стать во главе этого предприятия, на которое они смотрели как на среднее между чисто меценатским и коммерческим. К сожалению… мы создали предприятие недостаточно жизнеспособное и, прежде всего, далекое от принципа хотя бы частичной самоокупаемости… В это увлекательное дело впряглись все мы: Бенуа, Лансере, Бакст, Константин Коровин, А. Я. Головин и я. Приняли творческое участие и „хозяева“ — Щербатов и Мекк, интересовавшиеся прикладным искусством, главным образом дамскими нарядами, которые сами сочиняли и комбинировали. Бенуа и Лансере сделали проект стильной гостиной, Бакст — очаровательного будуара, Коровин — комнаты, построенной на мотиве зеленой ржи и васильков, Головин — русского терема, резного из дерева. Я взял то, что осталось незанятым: главный вход с лестницей и голландские печи. Последние не должны были отнимать места на стенах, нужного для картин, почему надо было придумать печки приниженного типа, печки-лежанки, вернее, печки-полки, на которых можно было бы расставлять предметы декоративного искусства. При этом печи и сами должны были быть декоративными, но в то же время и греть. Пришлось долго придумывать систему рациональных дымовых оборотов. В течение всего лета шли работы по реализации проектов к натуре… Щербатов с Мекком сделали комнату на мотив павлиньего пера»[86].

Выставка намечалась колоссальная, деньги лились рекой и принимались любые безумные идеи. Вся организационная работа сопровождалась постоянными попойками в ресторанах и уверением меценатов в том, что такая выставка вообще изменит у публики миропонимание, и зритель, а значит, и покупатель, совсем по-другому будет смотреть на произведение искусства. На завтраке, устроенном Щербатовым специально для обсуждения планов нового предприятия, был и Николай Константинович Рерих, занимавший тогда должность секретаря Императорского Общества поощрения художеств. Игорь Грабарь прятал своего мецената от мирискусников — боялся, что перехватят у него богатого князя. Бенуа был этим раздосадован, но деньги, которые обещались, сводили на нет все обиды.

«О нем, как о художнике, — писал в своих воспоминаниях о князе Щербатове А. Бенуа, — мы и вовсе не могли иметь суждение, так как ни одной черточки его рисунка, ни одного мазка его кисти мы не видали; приходилось на слово верить Грабарю, который одобрительно отзывался о даровании своего ученика. В нашей компании, в которой почти все отличались бойкостью языка и ядовитостью, Сергей Александрович, видимо, чувствовал себя не совсем по себе, он робел, он краснел и предпочитал молчать».

Второй финансист этого предприятия — В. В. фон Мекк также не был отдан И. Э. Грабарем на растерзание мирискусникам, они могли только тратить его деньги, но хотелось большего, поэтому Бенуа с сарказмом писал:

«Рядом с колоссом Щербатовым, маленький, щупленький, непрерывно густо краснеющий и даже немного от конфуза заикающийся фон Мекк в своем студенческом сюртуке производил впечатление какого-то состоящего при богатыре совершенно юного оруженосца. Его, к тому же, мы отдельно от Щербатова никогда не встречали, и он ни у кого из нас на дому не бывал. В обществе он представлялся очень милым малым и необычайно благожелательным. И ему особенно мешала его природная чрезмерная застенчивость; уже из-за нее он предпочитал оставаться в тени (в густой тени), бросаемой монументальной фигурой его приятеля».

Специально для проведения организационных собраний князь Щербатов купил в Петербурге квартиру, куда и пригласил художников на завтрак. «Стол был убран белыми цветами и среди них, в японских клеточках, весело прыгали белые, как снег, рисовки (японские птички, с нежно-розовым клювом), имевшие шумный успех, — вспоминал впоследствии князь Щербатов. — Завтракали Врубель, Серов, Коровин, Головин, Бенуа, Сомов, Бакст, Лансере, Рерих, Грабарь, Дягилев, Рушиц (пейзажист), Яремич. Врубель, помнится, не будучи в то время в состоянии работать для выставки, о чем очень жалел, уступил предназначавшуюся для него комнату Коровину, неожиданно для меня, что, признаюсь, меня несколько озадачило. В культурный вкус Врубеля Мекк и я верили, творчество Коровина, притом весьма самолюбивого, для данной цели мне показалось сопряженным с неким риском. Но именно случай с ним воочию доказал, насколько я не ошибся, делая ставку на радостные сюрпризы со стороны живописцев — театральных декораторов. Комната его была очаровательна».

Во время этой встречи Игорь Грабарь был на коне. Он убеждал друзей принять его план создания в Петербурге художественного центра, в котором «Ренессанс» художников «Мира искусства» наглядно бы показал, что творчество, если оно является прародителем нового стиля в искусстве, может быть самоокупаемым и даже прибыльным. Речь Грабаря, произнесенная на этом завтраке, запомнилась многим. Александр Бенуа достаточно точно в своих воспоминаниях передает ее настроение:

«На завтраке было произнесено несколько речей, из которых особое впечатление произвела как раз та, что произнес сам Грабарь. В ней он как бы раскрыл свою „программу“ и набросал очень радужные перспективы. Было произнесено и самое слово „Ренессанс“, причем определенно заявлялось, что подготовительный период, соответствовавший тому, что происходило в Риме в дни папы Юлия II, уже прошел, а что теперь мы дошли до первых светлых дней настоящего золотого века, причем роль Льва X Грабарь, видимо, и сулил своему патрону — Щербатову. Мало ли какие глупости, облеченные в торжественный юбилейный наряд, изрекаются в теплой компании, еще согретой яствами и потоками шампанского, однако такие бредни показались на сей раз уж слишком перехватившими через край, а Дягилева они прямо и взбесили, так как если и лестным могло показаться самое это сравнение его с великим папой Юлием, то все же уж очень откровенно Грабарь как бы давал ему отставку, предоставляя отныне первую роль Щербатову. Дягилев даже не скрыл своей обиды, а сказал несколько остроумных, но и не лишенных едкости слов — вроде тех, которые ему (вообще ненавидевшему словесные выступления) удавалось произносить, когда его что-либо особенно задевало. Грабарь почувствовал, что он сделал оплошность, une gaffe[87], попытался было оправдаться, но сконфуженно замолк. Завтрак, во всяком случае, не привел ни к какому сближению и даже напротив, усугубил чувство недружелюбия, которое уже намечалось между ним и Дягилевым»[88].

Помещение для организации постоянной экспозиции было довольно быстро найдено благодаря Николаю Рериху и Александру Бенуа. На Большой Морской улице, прямо напротив Императорского Общества поощрения художеств, где они оба работали, освобождался второй этаж двухэтажного особняка, из которого выезжало известное музыкальное издательство Юргенсона. Несмотря на то что потолки на втором этаже были низкими и не все комнаты достаточно светлыми, часть их выходила на обыденный петербургский двор, а квартира со множеством комнат сама по себе имела довольно простоватый вид и не отличалась каким-либо «благородством» — все недостатки компенсировались местоположением особняка, который стоял напротив привычного для публики выставочного зала Общества поощрения художеств.

Это предприятие было действительно очень дорогим, даже главный меценат князь Щербатов с некоторым сожалением позже вспоминал то количество денег, которое было просто выброшено на порой совершенно неприспособленные для повседневности вещи и интерьеры:

«Конечно, Воля Мекк постарался блеснуть своими дамскими туалетами, для которых ему была отведена особая комната, и, действительно, платья он выставил чудесные и необычайно изысканные. Особенно запомнился вечерний туалет из черного и дымчатого шелкового муслина; красиво перемешанные материи были усыпаны местами, как снежинками, мелкими бриллиантами, у корсажа — большая бриллиантовая роза… Обойти известного декоратора Бакста было невозможно, но мы боялись попасть с ним в авантюру, и были правы. „С нашим Левушкой мы наплачемся“»

 

Постепенно (в какой­-то мере и благодаря просветительской деятельности Китаева) в русском обществе, среди передовой интеллигенции, прежде всего членов художественного объединения петербургских и московских художников «Мир искусства», среди коллекционеров, журналистов, то есть среди тех, кто влиял на формирование общественного мнения, уже стало складываться новое художественное сознание в отношении японского искусства. Как было сказано выше, японскую гравюру начинают собирать И. Грабарь, А. Бенуа, С. Щербатов, чуть позже Д. Митрохин, В. Горшанов, С. Лебедев и многие другие. Правда, в отличие от Китаева, они приобретают гравюры не в Японии, а всё также в Мюнхене, Париже, но уже и в Москве, и Петербурге. Зимой 1901/02 годов коллекционеры С.А. Щербатов и В.В. фон Мекк в выставочных залах «Современное искусство» открывают выставку японских гравюр, которая крайне заинтересовала весь Петербург.

После цикла публичных лекций Китаева о японском искусстве и выпуска художественного каталога появляются и первые русские, а не переводные работы обобщающего характера, посвящённые японскому искусству. Больше других о японской гравюре пишет Грабарь. В ежемесячном литературном приложении к популярному журналу «Нива» в 1897 году под влиянием китаевской выставки он публикует статью «Упадок и возрождение. Очерк современных течений в искусстве», в которой говорится о влиянии японского искусства на формирование современного стиля. По свидетельству современников, статья прозвучала как взрыв бомбы. Позже он пишет предисловие к каталогу выставки японской цветной гравюры на дереве, состоявшейся в Петербурге 1903, а годом раньше представляет читателям большую статью в журнале «Мир искусства». Она потом издаётся отдельной книгой.

Виктория Кейль (Колобова)

 

 

ПОСТИЖЕНИЕ ТРИЕДИНСТВА

(автобиографический коллаж)

 

Андрей АлександровичШиринский-Шихматов (10.01.1868 – 02.02.1927) – общественный деятель, коллекционер, археолог, знаток церковных древностей, писатель, путешественник, исследователь Севера, собаковод и охотник-медвежатник. Образование получил в Императорском училище правоведения и службу начал в 1892 г. по линии Министерства внутренних дел. Был причислен к канцелярии обер-прокурора Св. Синода (1898), прокурор Московской синодальной конторы и сенатор (1903–1904),  обер-прокурор Св. Синода (1906), присутствующий член Государственного Совета (с 1907 г.), Вышневолоцкий уездный предводитель дворянства. В 1908 г. был назначен Эстляндским вице-губернатором, а в марте 1909-го перемещен на ту же должность в Симбирскую губернию. Государственую деятельность совмещал с охотничьими путешествиями, результатом чего стал «Альбом северных собак», выпущенный в 1895 г. (сборник фотоснимков с классификацией пород, составленной впервые). Публиковал литературные рассказы в журнале «Охотник». Известный заводчик английских сеттеров и зверовых лаек, разработал стандарты лаек. После революции помимо судейства, преподавал на Московских курсах охотоведения имени С.Т. Аксакова. А.А. Ширинский-Шихматов был авторитетнейшим знатоком медвежьих охот, автором книги «По медвежьим следам» (1900 г.). Конструктор пули для гладкоствольного охотничьего оружия, носящей его имя, и механической медвежьей рогатины.

В квартире на Московской улице в доме Лютеранской церкви вместе с женой Людмилой Карловной, дочерью миллионера, железнодорожного деятеля К.Ф. фон-Мекк и Н.Ф.фон-Мекк, мецената и друга композитора Чайковского, устраивал приемы для официальных лиц и поклонников старины. Имение князяАндрея Александровича Ширинского-Шихматова усадьба Островки находится недалеко от станции Академическая на железной дороге Москва–Санкт-Петербург на восточном берегу большого озера Имоложье. На южном берегу небольшого залива расположен усадебный дом и старый парк, а на некотором расстоянии от дома и парка, в лесу около дороги на Боровно, – усадебная церковь. На берегу живописного озера Ширинский-Шихматов проводил раскопки обнаруженных поблизости курганов XI-XII вв. (в 1903 г. более 80 погребений в Фёдовском грунтовом могильнике), начатые в конце XIX – начале XX вв. в Вышневолоцком уезде князем П.А. Путятиным, В.И. Каменским и И.А. Тихомировым. Все найденные предметы были переданы им в музей Тверской губернской ученой архивной комиссии (ТГУАК), одного из первых и самых известных в России обществ по изучению старины, почётным членом которой он являлся. Среди пожертвований князя была уникальная коллекция икон, включая икону XII в. Успенья Божьей Матери, для которой в Островках и была построена (1901–1904) особая церковь. Она была заложена 22 июня 1901 г. в присутствии тверского и кашинского архиепископа Димитрия (Самбикина) и тверского губернатора князя Н.Д. Голицына и торжественно освящена 1 декабря 1904 г. как «первый художественный храм-музей церковных древностей, удивляющий знатоков богатством своих редкостных коллекций». Академик Б.С. Соколов вспоминает легенду о том, что церковь подземным ходом была связана через залив озера Имоложье с винным погребом князя. В 1904 г. рядом с имением на берегу одного из рукавов озера Имоложье Н.К. Рерих открыл так называемый Лялинский городок и в последующие годы продолжал в этой местности археологические исследования, синхронизируя их всякий раз с новыми данными из раскопок князя А.А. Ширинского-Шихматова.  С 1900 по 1907 гг. имение Островки носило статус «временно-заповедного» из-за великолепных коллекций произведений искусства и церковных древностей. Кроме этого, в усадьбе находились большая библиотека и богатейший архив. В 1906 г. в музее была устроена «отдельная комната для помещения предметов, пожертвованных князем А.А. Ширинским-Шихматовым». В ней хранились иконы, предметы церковного обихода: медные кресты, образки, складни, клейма, железные вериги, резные деревянные фигуры, резные царские врата, карнизы к царским вратам и т. д.. Имение и окрестные усадьбы часто посещали известные художники, учёные, военные, духовные лица и общественные деятели, такие, как К.Н. Манзей, Н.С. Таганцев, М.В. Нестеров, Н.К. Рерих, Е.И. Столица, В.А. Беклемишев, протоиерей Иоанн Кронштадтский (И.И. Сергиев), священник Н.А. Синицын, князья П.А. и Н.С. Путятины, С.Б. Соколов, В.Е. Грум-Гржимайло и многие другие. Какое-то время в имении располагалось «убежище увечных воинов». В 30-х годах XX в. церковь Успения Божией Матери была взорвана, бывший в ней музей разграблен. От княжеской усадьбы остались главный дом с оранжереей и флигелем (домовой церковью), два жилых флигеля, хозяйственный флигель, пейзажный парк с прудом и курганами XI–XII вв..

Ширинские-Шихматовы – старинный княжеский род, записанный в V часть родословной книги Смоленской губернии и ведущий начало от беев Ширинских, которые имели обширные владения по реке Волге и затем были завоевателями Крыма. Здесь они до конца XVIII века были «знаменитейшими и сильнейшими из всех» и «составляли в народном собрании первейшую степень».     Один из беев татрский князь Кинбар Ширинских выехал в Россию при великом князе Иоанне Васильевиче III и считается родоначальником рода Ширинских; потомки правнука его Шихмата (во священном крещении Василия) Келядемаевича (начало XVI в.) стали называться Ширинскими-Шихматовыми. Сын его Иван Васильевич – известный боевой воевода XVI в..   В 1556 г. во время поражения Девлет-Гирея И.В. Шереметевым взято было в плен в числе трофеев и знамя Ширинских мурз; в 1572 г. при набеге того же Девлет-Гирея были убиты трое мурз Ширинских; в 1594 г. Ширинский мурза Иши-Махмет приезжал в Москву в качестве крымского посла; в 1622 г. во время набега крымского хана Махмет-Гирея на Комарницкую волость взят в плен Ширинский мурза Котлуш. Некоторые из Ширинских в XVI в. приняли православие. Так, упоминается в шведском походе 1549 г. князь Пантелеймон Иванович Ширинский; в 1630 г. значится в числе ярославских дворян князь Иван Лукич Ширинский. Князья Иван Сунгалеевич, Федор Арасланович, Петр, Михаил и Андрей Бибкаевичи были стольниками Петра I (1702).  В 1784 г. Мехметши-бею Ширинскому Потемкин назначил ежегодное жалование в 2000 рублей, императрица Екатерина II повелела избирать губернских предводителей дворянства Тавриды из рода Ширинских. Род князей Ширинских-Шихматовых окончательно утвержден прав. Сенатом в княжеском достоинстве в 1836 г.; герб внесен в X часть Общего Гербовника. Есть еще два дворянских рода Ширинских, записанных во II и III части родословных книг Таврической и Ярославской губерний. При Высочайшем утверждении родового герба Шихматовых за ними было признано право на особый венец княжеского типа, который состоит из чалмообразной (с пером наверху) шапки, вставленной в подобие геральдической «древней царской» короны. На пуговице этот уникальный венец был замещен стандартной российской княжеской шапкой.

Ширяев Б. Н. Неугасимая лампада. - М. : Т-во рус. худож., 1991. - 414 с. - (Белая книга России ; вып. 6).

Еще меньше идейного содержания несла в себе вторая группа соловецких «западников», прозванная «фокстротистами». Ее составляли молодые люди, в большинстве из средней московской интеллигенции, виновные лишь в том, что хотели, по праву своего возраста, веселиться. В Москве они собирались на уцелевших еще кое у кого больших квартирах, чаще всего у расстрелянного позже и по другому делу крупного железнодорожного деятеля фон-Мекк и танцевали только что входивший в моду фокстрот. Их «дансинги» были сочтены заговором, хотя «фокстротисты», по крайней мере, подавляющее большинство их, были до смешного безграмотны в политике и абсолютно чужды ей.

Но среди них были прекрасные пианисты Б. Фроловский и Н. Радко, ученик Игумнова, был недурной эстрадный танцор Н. Рубинштейн, умерший на Соловках от туберкулеза, акробатический танцор школы Форренгера Н. Корнилов, поэт Б. Емельянов, блестящий версификатор, выступавший в московских нэпических кабаре с мгновенными экспромтами на заданные публикой темы, талантливый младший режиссер 2-го МХАТ Н. Красовский. К ним примыкал также осужденный по другому делу и иной по своему внутреннему укладу,

- 85 -

серьезный и глубокий поэт Н. Бернер, один из немногих уцелевших с тех времен и вырвавшихся в волне второй эмиграции, ныне здравствующий и печатающийся в газетах Зарубежья под псевдонимом Божидар. Это была талантливая молодежь.

«Фокстротисты» были тоже богемой, но иного типа, чем та, из среды которой вышел Глубоковский. До революции они были благовоспитанными мальчиками «из хороших семей». Ее шквал разметал уюты их быта. Отцы лавировали между подвалами ГПУ и местом спеца при каком-нибудь Наркомате, матери продавали на Сухаревке ставший ненужным балластом фарфор и хрусталь из распиленных на дрова буфетов, а сами они, полностью чуждые революции, слепо тянулись к маячившим где-то «огням Бродвея» и жадно ловили долетавшие оттуда обрывки шумов свободной жизни, без очередей, уплотнений, обысков, полуголода...

Андрей Дай, Столица для поводыря

Главным инженером у Дервиза служил старый приятель Штукенберга, так же выпускник Института путей сообщения, Карл Федорович фон Мекк. Не трудно догадаться, что мой управляющий сносился с более опытным в железнодорожном строительстве знакомцем по поводу Западносибирского железного пути. Особенно, инженера интересовали новинки в технологиях возведения мостов. Все-таки в стране через реки уровня Оби мостовых переправ еще не строили ни разу.

Фон Мекк дал несколько весьма ценных, по мнению Штукенберга и Волтатиса, советов. А так же рекомендовал обратить внимание не только на собственно берега, но и на логистическое обеспечение строительства. Наличие устроенных дорог, населенных пунктов у реки с возможностью оборудования причалов для барж и пароходов. Мои инженеры немедленно признали правоту Карла Федоровича, и отправились изучать выбранные участки рек заново.

Вернувшись же в Томск, обнаружили, что их дожидается толстый почтовый пакет от фон Мекка. В котором, кроме небольшой записки от российского инженера, было еще и развернутое предложение от его хозяина, концессионера фон Дервиза. Эти несколько листов отличной бумаги, исписанные плотным аккуратным почерком, мне на околице Санино и были предъявлены.

Письмо адресовано было Антону Ивановичу, но касалось в первую очередь, именно меня. Хотя бы уже потому, что без моего, губернаторского, разрешения вся тщательно расписанная махинация не имела ни малейшего смысла.

Первое, о чем подумалось, после прочтения - насколько же хорошо этот фон Мекк изучил мой характер! Наверняка ведь не поленился связаться с общими знакомыми. Потому, что доводы в свою пользу приводил просто для меня убийственные….

...В первых числах ноября ко мне на прием записался замечательный инженер железнодорожник, и, по совместительству, компаньон известного подрядчика вон Дервиза - Карл Федорович фон Мекк. Естественно целью визита было соглашение о строительстве нескольких небольших, "заводских", веток железной дороги. Собрали, так сказать, консилиум - Чайковский, Штукенберг, Волтатис, фон Мекк и я. Обсудили, поспорили, карты посмотрели. Илья Петрович поклялся Честью, что к апрелю наш с ним заводик выдаст не менее двухсот верст рельсов. Я гарантировал оплату услуг фон Дервиза и фон Мекка.

 

Васнецовъ, А. Сказка о рыбакъ и рыбкъ (собств. Н. К. фонъ-Меккъ въ Москвъ).

 

Рождественский бульвар, дом 12

Гиляровский в своей книге "Москва и москвичи" описывает этот дом так: «На углу Малого Кисельного переулка и Рождественского бульвара вагон конки останавливается против роскошного особняка, с подъезда которого на пассажиров империала грозно смотрят два льва, охраняющие дорогие резные двери, отделанные бронзой».

 

Аркадий Кудря. Кустодиев

В середине июля он приезжает в подмосковную усадьбу Н.К. фон Мекка Воскресенское. Его первое впечатление: «Усадьба очень богатая — 4 автомобиля и около тридцати лошадей»[258].

Мекки были не только известными предпринимателями, но и меценатами. Мать Николая Карловича, Надежда Филаретовна, много лет поддерживала дружеские отношения с Чайковским, вела переписку с ним, а сам Николай Карлович был женат на племяннице великого композитора.

Дожившая в эмиграции до преклонных лет дочь Н.К. Мекка, Галина фон Мекк, уделила в своих мемуарах место и усадьбе Воскресенское. «Вокруг большого дома было много чудесных сиреневых кустов, розовый сад. В тыльной части усадебного участка за зеленой лужайкой находился пруд, в который вливался узкий ручей, и еще: темные аллеи в саду, церковь начала восемнадцатого века, построенная Растрелли, с кладбищем через дорогу. И как здесь пели соловьи весной!»

По свидетельству дочери предпринимателя, портрет отца был заказан правлением железной дороги, которое он возглавлял. Помимо основного заказа художник выполнил в Воскресенском еще несколько работ: «Кустодиев также написал портреты моего двоюродного брата и мой, сделал несколько прекрасных эскизов имения»[259]. Дочери железнодорожного магната было в то время двадцать пять лет.

В письмах из Воскресенского жене Борис Михайлович жалуется на частые перерывы в работе; его «главная модель», Н. К. фон Мекк, постоянно куда-то уезжает: «Писание здешнего портрета меня очень угнетает. Это такой непоседа, что просто ужас!»

Впрочем, вынужденные паузы и пребывание на природе он старается обратить на пользу себе: «По утрам хожу купаться — вода очень теплая — хотя я и давно, года 3 не купался, но думаю, что это мне не повредит»[260].

Портрет хозяина усадьбы Борис Михайлович пишет на открытом воздухе. Николай Карлович в темно-синем костюме с синим галстуком сидит в плетеном кресле возле украшенного колоннами особняка. За колоннами проглядывает ухоженный парк усадьбы. В горделивой осанке предпринимателя, в его устремленном на зрителя испытующем взгляде выражается человек, сознающий свой немалый вес в современном ему обществе.

…

На московской выставке Борис Михайлович решил показать выполненных для Нотгафта «Купчих» и несколько женских портретов — Н. Л. Зеленской, Г. Н. фон Мекк и г-жи Штильман.

…

В январе 1913 года Кустодиев выезжает в Москву, чтобы по просьбе Н. К. фон Мекка исполнить еще один его портрет. Поселяется, по приглашению хозяина, в доме фон Мекка на Пречистенке, 35.

…

Работая в начале года в Москве над портретом Н. К. фон Мекка, он получил от председателя правления Московско-Казанской железной дороги заказ на роспись плафона здания Казанского вокзала. И вот теперь Кустодиев находит, что при создании эскизов плафона у великих итальянцев есть чему поучиться в композиционном плане.

…

Эскизы для вокзала Борис Михайлович выполнял еще в 1913 году, когда был получен заказ на роспись от председателя правления Московско-Казанской железной дороги Н. К. фон Мекка. Тогда, помнится, он создал аллегорическую композицию на тему присоединения Казани к России.

Венявский выехал в начале 1879 года на юг России. Так началась его последняя концертная поездка. Партнершей была известная французская певица Дезире Арто. Они доехали до Одессы, где после двух выступлений (9 и 11 февраля) Венявский слег, О продолжении турне не могло быть и речи. Он пролежал в больнице около двух месяцев, с трудом дал (14 апреля) еще один концерт и вернулся в Москву. 20 ноября

1879 года болезнь снова настигла Венявского. Его поместили в Мариинской больнице, однако по настоянию известной русской меценатки Н. Ф. фон-Мекк 14 февраля

1880 года перевезли к ней в дом, где он был обеспечен исключительным вниманием и уходом. Друзья скрипача организовали в Петербурге концерт, сбор от которого пошел на оплату страхового полиса и обеспечил семье Венявского страховую премию. В концерте участвовали А. Г. и Н. Г. Рубинштейны, К. Давыдов, Л. Ауэр, брат скрипача Юзеф Венявский и другие крупные артисты.

13/31 марта 1880 года Венявский скончался. «Мы потеряли в нем неподражаемого скрипача, — писал П. Чайковский фон-Мекк, — и очень даровитого композитора. В этом отношении я считаю Венявского очень богато одаренным. Его прелестная Легенда и некоторые части cmoll’ного концерта свидетельствуют о серьезном творческом таланте».

3 апреля в Москве состоялась панихида. Под управлением Н. Рубинштейна оркестром, хором и солистами Большого театра был исполнен «Реквием» Моцарта. Затем гроб с прахом Венявского увезли в Варшаву.

Похоронная процессия прибыла в Варшаву 8 апреля. Город был в трауре. «В большом костеле св. Креста, совершенно обитом траурною материей, на возвышенном катафалке, окруженном серебряными лампами и горящими свечами, покоился гроб, обитый фиолетовым бархатом и богато украшенный цветами. Масса чудесных венков лежала на гробу и на ступеньках катафалка. Посредине гроба лежала скрипка великого артиста, вся в цветах и траурном флере. Артисты польской оперы, воспитанники консерватории и члены музыкального общества сыграли «Реквием» Монюшко. За исключением «Ave, Maria» Керубини были исполнены лишь произведения польских композиторов. Молодой, талантливый скрипач Г. Барцевич поистине артистически исполнил поэтическую Легенду Венявского, при аккомпанементе органа».

 

Как восприняла М.Н. Толстая-Сольская этот разрыв, известно из двух ее писем, отправленных в Москву Т.Л. Сухотиной-Толстой. В конце ноября 1923 года она писала из Парижа:

" Милая и дорогая

Татьяна Львовна,

Вы, наверное, будете очень удивлены получить от меня письмо. Я так много слыхала о Вас через Ольгу Мек<к>(81), который <так! - В.А.> мой самый большой друг на свете, и через Леву, что я Вам пишу как родной. Вы - сестра Левы, которую он очень любит, и мне именно Вам хочется высказать все-все, что я за Леву пережила, и все, что до сих пор я за него страдаю. Брат Ваш меня покинул с двухлетним мальчиком Ваней, который на него очень, очень похож. Любила я Леву больше всего на свете. Вся моя духовная, моя сердечная жизнь была в нем. Но Лева не понимал и не ценил все, что <я> ему принесла в жертву, и так стал играть в карты, что воз<в>ращался в 6 ч<асов> утра. Я больше не могла. Я уехал<а>, как раненое животное. Все, что я пережила очень, Бог знает. Пусть Он будет Судья между нами.

Я любила всем сердцем всю-всю Вашу семью: Вашу покойную мать, Вашего отца. Что-то родное меня связало с Вами. Мне бы так хотелось на Родину в Россию, так надоело кочевать на чужбине. В моем ужасном одиночестве будет маленький просвет, будет радость, если Вы мне ответите на это письмо. Напишите, если Вам можно будет переслать одежду. Я пошлю, если возможно, <то,> в чем Вы нуждаетесь.

У меня тоже <так! - В.А.> мелькает план приехать в Москву с моим Ваней. Возможно ли? Посоветуйте. Так тяжело здесь одной.

Прощайте, милая Татьяна Львовна.

Откликнитесь на мое письмо. Мне так хотелось с Вами познакомиться.

Ваша Марианна Толстая.

Мой адрес:

149, Avenue Suffren

Paris "(82).

Не получив ответа, М.Н. Сольская летом из Ниццы вновь обратилась к Т.Л. Сухотиной-Толстой, адресовав на этот раз письмо не в Москву, а в санаторий "Гаспра" в Крыму, где чуть раньше Татьяна Львовна с дочерью действительно приняли участие в вечере памяти Л.Н. Толстого в Ялте(83).

" Ниц<ц>а

Дорогая и многоуважаемая

Татьяна Львовна,

надеюсь, что это письмо дойдет до Вас. Я Вам писала из Парижа несколько месяцев тому назад, но не получила никакого ответа, думаю, что мое письмо пропало. Я столько много хорошего слыхала про Вас от Ольги Мек<к>, которая мой большой друг и которая теперь находится в Ниц<ц>е, что заочно Вас полюбила и стремлюсь всеми силами с Вами познакомит<ь>ся. Лева (мой муж) тоже часто говорил о Вас. Вы, наверно, знаете, что Ваш брат Лева развелся с Дорой и что я его вторая жена. Леву я три года не <только> любила, но боготворила. Для меня он был вся моя жизнь, вся цель. Всё, что женщина может дать сердечного, душевного, я дала Вашему брату. Вся духовная жизнь, вся энергия, все надежды были в нем. Вашего отца и Вашу мать я любила и люблю и ко всей Вашей семье меня тянет <что-то> душевное и родное. Мы с Левой жили три года. Много спор<ов>, много неладов. Лева всё больше и больше втягивался в игру и, наконец, всё его безразличие ко мне и <заменило?> всю его большую страсть. От всего отчаяния <я> уехала к моей матери в Ниц<ц>у. Что я пережила, как я скучала, сколько я слез пролила, один Бог только может знать. Одно утешение - это мой мальчик, сын Левы, которому теперь 3 года и который даже не знает своего отца. Посылаю Вам карточку моего маленького Вани. После долгих и больших размышлений я решила вернуться в Париж и переговорить с Левой, что-нибудь решить и хоть для ребенка нашего остаться друзьями. Но <нашего> приезда в Париж Лева не только не принял, но когда <я> умоляла его письменно и когда сама пришла в отель и он меня даже не принял, тогда я только поняла жестокость его души и его разума.

Дорогая Татьяна Львовна, я пишу <про> всё пережитое, открываю всю мою душу и умоляю: откликнитесь на это письмо. Я так больна морально, так одинока, что каждое хорошее слово от Вас мне дорого. Лева же в Париже никогда мне не напишет даже о Ванечке. Бог с ним! Мне так надоела заграница, так хочется на Родину в Россию. У меня проект приехать к Вам в Москву с Ваней. Что Вы мне на это ответите? Чем-нибудь заняться хотела бы, работать. Жду с нетерпением Вашего ответа. Напишите мне, что Вам надо выслать и что Вам там недостает. Для меня будет большая радость послать Вам посылку.

Посылаю Вам свой самый душевный и сердечный привет.

Марианна.

Мой адрес:

Ctesse Tolstoi Chez Mme Solsky

10bis Rue Ruols

Nice

Адрес последний Левы:

29, Rue d'Assas

Paris

 

(81) Речь идет об Ольге Михайловне фон Мекк (урожд. Кирьякова; 1867-1928) - жене дипломата Максимилиана Карловича фон Мекк (1869-1950), в разные годы работавшего секретарем русского посольства в Швеции, Америке и в других странах. - См.: Незабытые могилы: Российское зарубежье: Некрологи 1917-1997: В 6-ти томах /Составитель В.Н. Чуваков. М., 2006 Т. 4. С. 487; Ежегодник Министерства иностранных дел на 1916 год. Пг., 1916. С. 35.

Л.Л. Толстой был знаком с супругами фон Мекк. В его архиве сохранилось дружеское письмо М.К. фон Мекка от 19 августа 1900 года, а также одиннадцать писем О.М. фон Мекк 1906-1907 годов. - ИРЛИ, ф. 303, № 447. Л. 1-2 об.; № 448. Л. 1-23 об.

Берберова - Люди и ложи. Русские масоны XX столетия

 

 

 

из Книги ДеминА.А. Ходынка: Взлетная полоса русской авиации. – М., 2002.-320 с.

В октябре 1910 г. в Московском Обществе Воздухоплавания (МОВ) впервые возникла мысль организовать перелет Петербург—Москва с участием видных русских и иностранных авиаторов. 23 ноября на заседании спортивного комитета при обсуждении плана на 1911 г. перелет включили в список важнейших спортивных мероприятий. Своих сил было явно недостаточно, «для осуществления столь большого дела» решили привлечь другие крупные организации. 4 декабря в спорткомитете обсудили результаты переговоров с ИВАК, ИРТО, Императорским Автомобильным Обществом (ИАО) и военным министром Сухомлиновым, обещавшим всяческую поддержку. Меллер также доложил о переговорах в Париже об организации авиационной выставки и о предложении парижской газеты «Ашо» командировать в Москву французских авиаторов для участия в перелете. Через день в Петербурге заседала организационная комиссия перелета, в нее входили Плеве, фон-Мекк, Лебеденко, Фульда и Меллер.

 

Добровольский, А. В. Эсеры Сибири во власти и в оппозиции (1917- 1923 гг.) / А. В. Добровольский. - Новосибирск, 2002.- 398 с.

 

Колчаковский переворот 18 ноября 1918 г. эсеры встретили враждебно. 19 — 20 ноября «Совет управляющих ведомствами» Комуча и ЦК ПСР объявили А. В. Колчака мятежником, а его власть — узурпаторской. Комитет для борьбы с узурпатором создали и омские эсеры. Они распространили в городе листовку, где в самых категорических выражениях высказывали стремление бороться против незаконного переворота [16]. Тем временем колчаковцы разогнали «Съезд членов Учредительного собрания» и ужесточили репрессии. 30 ноября появился приказ Колчака об аресте членов Комуча, по которому они подлежали военно-полевому суду. Часть членов Комуча ба арестована и отправлена в Омск. Началась охота на членов ЦК ПСР. 5 декабря 1918 г. в Уфе состоялось совещание членов ЦК, которое приняло решение о переходе эсеровских организаций в колчаковском тылу на нелегальное положения.

Ситуация усугубила т. н. Омская трагедия. После подавления Омского антиколчаковского большевистского восстания 22 декабря 1918 г. от имени А. В. Колчака было объявлено, что все освобожденные повстанцами заключенные должны вернуться в тюрьму, и в случае добровольного их возвращения давалось обещание не применять репрессии. Однако большевики и другие левые из числа освобожденных предпочли скрыться. Их примеру последовали и некоторые из освобожденных эсеров. Однако большинство освобожденных демократов решило вернуться в тюрьму. С 22 на 23 декабря офицеры-монархисты физически уничтожили (расстреляли, зарубили саблями, закололи штыками) 10 демократов (эсеров и меньшевиков), в том числе 7 депутатов Учредительного собрания. Мученической смертью погибли: видные деятели эсеровской партии Н. В. Фомин, А. А. Брудерер, И. И. Девятов, Г. Н. Саров, меньшевики И. И. Кириенко и В. И. Гу-товский (он же Е. Маевский), управделами съезда членов Учредительного собрания Н. Я. Барсов, земские деятели В. А. Марковецкий, А. И. Лиссау, фон-Мекк

В.И. Вернадский. Дневники

БИБЛИОТЕКА ТРУДОВ АКАДЕМИКА В. И. ВЕРНАДСКОГО

Серия основана академиком А.Л.ЯНШИНЫМ в 1990 году

ДНЕВНИКИ 1926-1934

Та же история была проделана над В.И. Крыжановским [55], который примерно в эти же годы просидел в изоляторах, он работал среди арестованных инженеров и т.п. Так же как Линденер,... и Крыжановский "не выдал" А.Е. Ферсмана. Деятельность А.Е. Ферсмана в 1917-1918 (гг.) в Смольном была на виду и его связь с фон-Мекком [56] и инженером, издателем геологического журнала "Недра Земли" Щальчинским] [57] (которые были оба убиты; фон-Мекк - совершенно невинно в общественном мнении).

56. фон Мекк Николай Карлович (1863-1929) - крупный предприниматель, с 1890 -

председатель правления Московско-Казанской железной дороги. Лояльно сотрудничал с

Советской властью после 1917, однако в 1928 арестован и весной 1929 расстрелян без суда. Фон Мекк (после Октябрьской революции) добровольно отдал все капиталы. Это порядочный искренний человек. Он был - по-видимому невинный - расстрелян в это время. Кроме того (фраза не дописана). Лично я с фон Мекком был мало знаком - он был как-то у меня, прося меня быть председателем Горного общества [86] в Москве - от чего я решительно отказался.

86. Горное общество было учреждено в Москве в 1900 Александром

Карловичем фон-Мекком (1864-1911) в целях развития горного туризма и

альпинизма. Общество финансировалось за счет взносов его членов и

частных пожертвований, издавало "Бюллетень" и "Ежегодник". Среди членов-

учредителей Общества были В.И. Вернадский, Д.Н. Анучин, супруги М.В. и

А.П. Павловы и другие видные естествоиспытатели, на 1 января 1914 в его

составе было 134 действительных члена. Горное общество сыграло

большую роль в зарождении альпинизма в России, вело активную научно-

просветительскую работу. После Октябрьской революции деятельность

Общества прекратилась. Что касается фон Мекка, то, по-видимому,

В.И.Вернадский ошибается, связывая Николая Карловича фон Мекка (примеч.

82) с деятельностью Горного общества, поскольку к последнему имели

отношение брат Николая Карловича Александр (см. выше) или же племянник

Георгий Александрович, возглавивший Горное общество с 1913.

 

Воспоминания П.М.Кирсанова о революционных годах в Ермиши

Интересный случай произошёл у нас при выселении из барского дома (здание Спортшколы- мое прим.) жены управляющего имением. Сам управляющий скрылся вскоре после Октября, а жена осталась и продолжала жить в его большом доме. Это была интереснейшая молодая, очень культурная женщина. Она вместе с учителями и ( подписано ручкой-др. интеллигенцией села участвовала в спектаклях, хорошо плясала казачка и др.) одевалась в национальные костюмы. (Здесь идет речь о Галине фон Мекк, дочери Петра Карловича фон Мекк, владельца имения , располагавшегося в здании теперешней Спортшколы. Фон Мекк владелец компании, которая построила почти все Российские железные дороги. После революции стал управляющим советскими железными дорогами ( его мать Надежда Филаретовна была почитательнецей таланта П.И. Чайковского, его меценатом и благодаря ей мир получил гения музыки) , поэтому его дочь новая власть не трогала до поры до времени, после она бежала в Англию, где и написала свои воспоминания о своей семье и своей жизни в Ермиши.)

Алексей Щусев: зодчий всея Руси. Избранные главы

«Хованщина» в русской архитектуре

 

в новом конкурсе — на грандиозный проект Казанского вокзала, объявленном в 1910 году правлением Акционерного общества Московско-Казанской железной дороги. Дорогой этой владел Николай Карлович фон Мекк. Он­то и был главным заказчиком, вкусы которого играли первостепенную роль в выборе победителя закрытого конкурса «Ворота на восток», для участия в котором, помимо Щусева с Шехтелем, пригласили еще и малоизвестного петербуржца Е.Н. Фелейзена. Такой весьма скромный состав участников уже на первый взгляд вызывает вопрос: неужели в Российской империи было мало зодчих, проекты которых могут быть достойны внимания одного из богатейших людей страны?

Но фон Мекк имел такое право — самому устраивать конкурс и выбирать победителя. Будучи человеком посвоему уникальным, юристом по образованию, он блестяще освоил железнодорожное дело. Мог работать и стрелочником, и машинистом, и путейцем, правда, такой необходимости у него не было, поскольку отец его, Карл Федорович, потомок обрусевших немецких баронов, крупнейший капиталист и один из создателей системы путей сообщения России, оставил после своей смерти в 1876 году приличное состояние четырем сыновьям и супруге — небезызвестной Надежде Филаретовне фон Мекк.

Влияние Николая Карловича, во много раз увеличившего протяженность унаследованных от отца железных дорог, опутавшего ими всю империю, было посильнее, чем у иных царских министров. У него была своя империя, в которой он стал королем. Порой его называли теневым министром экономики. Ведь чем являются железные дороги для такой огромной страны, как Россия? Это кровеносные артерии, по которым непрерывно идет снабжение всеми необходимыми для предприятий ресурсами, перемещение огромного объема произведенной продукции.

Фон Мекк далеко смотрел, видел большие перспективы развития железных дорог в глубь России, на восток. А потому новый вокзал призван был по его замыслу олицетворять неразрывную связь Европы с Азией, подчеркивать весь длинный путь, от его начала — из древнейшей Первопрестольной — до конца, который был еще не виден и должен был быть обозначен в облике вокзала сочетанием самых различных стилей, символизирующих переплетение культур и эпох многовековой истории России.

Фон Мекк был богат не только деньгами, но и внутренней культурой, привитой ему матерью, а потому его выбор Щусева в качестве победителя конкурса выглядит весьма удачным и с высоты сегодняшних лет. К этому выбору была косвенно причастна и великая княгиня Елизавета Федоровна, благотворительными учреждениями которой заведовал племянник Николая Карловича, Владимир Владимирович, тоже фон Мекк, филантроп и коллекционер.

Но были и другие ходатаи. Так, М.В. Нестеров признавался, что это он назвал фон Мекку фамилию Щусева: «МосковскоКазанская железная дорога решила построить новый, многомиллионный вокзал. Стоявшие тогда во главе акционеров дороги фон Мекки по моей рекомендации остановили свой выбор на входившем в известность Щусеве. Он должен был сделать предварительный проект, представить его фон Меккам, а по утверждении назначался конкурс, на котором обеспечивалось первенство за Щусевым. Он же должен был быть и строителем вокзала. Таким образом, Алексею Викторовичу предоставлялась возможность не только создать себе крупное имя, но и обеспечить себя материально».

 

Дубаев Максим Львович - Книга: "Рерих"

По совету московского художника Игоря Грабаря Щербатов вместе со своим другом В. В. фон Мекком, тоже молодым московским богачом-коллекционером и дизайнером женских костюмов, пришли в объединение «Мир искусства» и предложили силами мирискусников и своими финансами организовать необычное предприятие. Сергей Дягилев в журнале «Мир искусства» точно сформулировал цели и задачи этой выставки: «Инициаторы нового предприятия на Б. Морской улице хотели выбиться из проторенной дорожки и, прежде всего, встать в непосредственные сношения с потребителем, создав вместе с тем не случайное, зависящее от капризов художника, но постоянное и практическое дело…»

 

Ленин Владимир Ильич - Книга: "В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922)

219

ПОМЕТКА НА ТЕЛЕГРАММЕ А. Л. МЕКК

Позднее 18 июня 1919 г.

Мой муж, Николай Карлович Мекк, в четвертый раз арестован, предыдущие три раза его освобождали, не предъявив обвинения ввиду чрезвычайной государственной важности порученного Н. К. Мекк задания по заготовке топлива и того ущерба делу, которое является следствием лишения свободы Н. К. Мекк.

Прошу Вас, товарищ, обратить Ваше внимание на этот четвертый арест и содействовать скорому и справедливому решению дела.

Анна Мекк

Б. Афанасьевский пер., 8.

Просьба сообщить Совнаркому о причинах ареста Мекк.

Кизас

в архив

Мекк белогвардеец, выдал его уличенный агент Деникина. Мекк давал ему все сведения о наших железных дорогах. Прошу обвинение это держать в тайне. Это нужно в интересах следствия.

Ф. Дзержинский

ЦПА ИМЛ, ф. 2, on. I, д. 10116.

Автограф

Бывший председатель правления Московско-Казанской железной дороги Н. К. Мекк после Великой Октябрьской социалистической революции работал техническим консультантом НКПС. Неоднократно арестовывался ВЧК и МЧК по обвинению в контрреволюционной деятельности, но каждый раз освобождался из-под стражи за недоказанностью предъявленных обвинений. 3 мая 1919 г. был вновь арестован по делу контрреволюционной белогвардейской организации «Национальный центр». Вскоре был освобожден под поручительство заместителя народного комиссара путей сообщения В. М. Свердлова.

 

Николай Голованов и Рихард Вагнер.

Продолжение рассказа «Из музея-квартиры Н.С. Голованова».

 

На рабочем столе дирижера центральное место занимает портрет Рихарда Вагнера. Автор – Франц Ленбах (1836–1904), художник, признанный в свое время первым портретистом Германии. Например, его мастерство высоко ценил «железный канцлер» Отто фон Бисмарк (Ленбах сделал около 80 его изображений!) А сам Вагнер писал Фридриху Ницше: «Я уже сказал Козиме [жена Вагнера], что после нее больше всего люблю Вас и потом уже Ленбаха, написавшего с меня поразительный по сходству портрет».

Представленный на фото портрет, близкий к мюнхенским, хранится в Музее-квартире Н. С. Голованова. Выдающийся русский дирижер и композитор, Николай Семенович Голованов (1891–1953) собрал богатую художественную коллекцию. Портрет Ленбаха – одна из ее жемчужин. По записи, сделанной Головановым, работу заказала художнику почитательница творчества Вагнера Надежда Филаретовна фон Мекк (русская меценатка, известная своей многолетней поддержкой П.И. Чайковского). Затем живописное произведение Ленбаха племянник Надежды Филаретовны, В. В. фон Мекк, подарил художнику М. В. Нестерову. После смерти Нестерова, портрет был приобретен Головановым у дочери художника.

 

Мое желание написать о Сергее Сергеевиче Юдине связано также с тем, что сегодняшнее поколение хирургов, не говоря уже о студентах,  помнят только, что «был такой  хирург Юдин», но не более.

{hsimage|Сергей, Петр, Глеб, Георгий (Юрий) Юдины ||||} С.С. Юдин родился в Москве 27 сентября (по старому стилю) 1891 года в богатой семье. Его отец «личный почетный гражданин и «купец первой гильдии» владел канительной фабрикой, многими магазинами по продаже офицерской формы и военных аксессуаров. Мать, также из семьи замоскворецких купцов, получила прекрасное образование в известной немецкой гимназии фон Мекк в немецкой слободе Москвы, всю жизнь посвятила воспитанию детей, которых в этой семье было семеро (4 сына и 3 дочери). Сергей был вторым ребенком и старшим из сыновей.

 

НЕСТЕРОВ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ - О ПЕРЕЖИТОМ. 1862-1917 ГГ. ВОСПОМИНАНИЯ

Познакомился я с молодым фон Мекком. Он заказал мне два небольших образка на могилы его родителей, похороненных в Новодевичьем монастыре. Фон Мекк в те дни был в полосе увлечения русской живописью. Приобрел у Анатолия Ивановича Мамонтова васнецовскую «Аленушку», позднее врубелевского «Демона» и «Пана». Он был с художественно развитым, капризным, но несомненным вкусом.

 

ГНфМ Как я их помню

Бабушку привезли на вечный покой в Москву и похоронили рядом с моим дедом. Знаменитый художник Нестеров написал иконы в маленькой часовенке над их могилами. Алексеевского клад- бища, которое находилось недалеко от Казанской железной дороги, больше не суще- ствует, но мама сумела сберечь иконы и передать их в одну из московских церквей, существующих до сих пор.

 

Врубель. Биография.

В феврале 1902 года в Петербурге открывается выставка «Мира искусства». Врубель отдает своего демона, но не может расстаться с картиной. Приходит рано утром и продолжает переписывать.

Лицо демона становилось все страшнее и страшнее. Его поза, его сложение имели в себе что-то мучительно вывернутое.

В последние дни перед закрытием экспозиции Врубель вынужден остановиться. В момент написания живопись полотна походила на сверкающее павлинье оперенье, однако неустойчивые люминесцентные краски стали меркнуть на глазах изумленной публики. Совет Третьяковской галереи отказался купить картину.

По воспоминаниям сестры, Врубель хотел тогда ехать в Париж и там выставить своего демона под титулом «икона». Но картина была куплена за три тысячи рублей Владимиром фон Мекком, тогда еще студентом университета, правда располагавшим значительными средствами.

Купив демона, фон Мекк устроил чествования Врубеля. На ужине были Серов, Нестеров, Пастернак и другие.

Врубель говорил о себе. Говорил, что демон – гениальное произведение. Он все больше и больше волновался. Становился дерзким.

«Возьми Валентин моего демона и копируй его. Довольно тебе подковывать сапоги московским купцам».

Врубель критиковал всех по очереди. Нестеров расплакался. Все ушли в другие комнаты…

 

2008-10-15 10:10:00

"МОСКОВСКАЯ ПРАВДА": "Зодчий церквей и Мавзолея"

на съезде архитекторов Щусев "отличился" еще раз, прервав доклад Молотова, когда тот говорил о том, что ведущие архитекторы увлеклись проектированием дворцов, а насущно необходимые здания - бани, школы, магазины - отданы на откуп неопытной молодежи. Щусев подал реплику: "Выходит, что молодежи следует поручить дворцы?" Молотов оцепенел, а затем прорычал: "Если вам не нравятся наши установки, мы можем вам дать визу за границу!"

 

А вскоре в "Правде" появилась публикация: обвинения молодых архитекторов Савельева и Стопрана, что идею проекта гостиницы "Москва" у них украл Щусев. И сразу покатилась кампания клеймения Алексея Щусева. Тонны грязи опрокинули на него. Его отлучили от работ по строительству Казанского вокзала. Потом волна улеглась и состоялась "реабилитация" Щусева: он - автор, а не ретивые молодые ребята, выполнявшие чей-то политический заказ.

 

Так что всякое было в жизни Алексея Викторовича. Но он не гнулся и оставался самим собой, хотя и подыгрывал эпохе. Открыто носил на пальце бриллиантовое кольцо, любил вспоминать свои зарубежные поездки, был прекрасным рассказчиком. Был щедр на помощь, помогал бедствующей вдове фон Мекк (миллионы-то отобрали большевики). В работе был строг и призывал молодых архитекторов проявлять больше выдумки и фантазии: "Ищите! Для красоты готовых рецептов нет!" В общении был человеком довольно сложным и явных крайностей - или очень хорошо, или очень плохо, - так вспоминала о Щусеве его коллега Ирина Синева.

 

 

Как вспоминал В.В.фон Мекк, заглянувший к художнику в дом в  Лубянском проезде, -  "рядом с гостиной была небольшая комната, отделанная аркой. В ней во всю длину, от окна до стены, стоял огромный холст. Врубель с веревкой и углем разбивал его на квадраты. Лицо его было возбужденно веселое. "Начинаю", - сказал он.

Через несколько дней я опять был у него. Работал Михаил Александрович запоем, иногда всю ночь напролет. На холсте уже был почти  законченный, гениальный рисунок Демона. Впоследствии Врубель значительно изменил рисунок Демона, изменив даже позу, закинув обе руки за голову. Все эти изменения Врубель объяснял желанием дальше отойти от природы, боясь реализма, слишком земного представления о духе.

Из всех бесчисленных рисунков Демона Врубеля особенно полюбил один <…> и не расставался с ним, всегда носил его в кармане, часто во время разговора вынимал и глядел на него  и с него рисовал на большом холсте.

Вскоре холст оказался короток по композиции, и Врубель сам, засучив рукава, принялся старательно пришивать надставку у ног Демона".

А однажды, когда работа уже считалась законченной, Михаил Александрович радостно вбежал в столовую с клочком сахарной бумаги в руках. "Какой божественный тон! Какая красота!" - восторгался он. Этот кусочек сахарной бумаги он приклеил к разорванной одежде Демона и в тон бумаги записал его.

Этот  фрагмент  до сих пор уцелел на картине!

Чуть позже, Врубель прислал неожиданную записку фон Мекку с просьбой прислать фотографии кавказских гор: "Я не засну, пока не получу их!". После незамедлительного получения    фотографий Эльбруса и Казбека, в ту ночь за фигурой Демона выросли жемчужные вершины, "овеянные вечным холодом смерти".

…..

"Демона поверженного" у автора приобрел за 3000 рублей  В.В.фон Мекк, получивший  радостную записку о завершении работы над полотном: "Вчера ночью я был совершенно в отчаянии от моей работы. Она мне показалась внезапно совершенно и вконец неудачной. Но сегодня я дал генеральное сражение всему неудачному и несчастному в картине и, кажется, одержал победу!"

Спустя несколько лет, в 1908 году,  Совет Третьяковской галереи выкупил у владельца  это произведение, ставшее в настоящий момент одним из центральных в экспозиции музея.  

 

 

Схема 2 ‒ к бою за деревню Трыстень

(из книги генерала Б.В. Адамовича «Трыстень»)

 

Заслуга взятие Трыстеня в первую очередь принадлежит Лейб-Гвардии Кексгольмскому полку. Как говорит генерал Борис Викторович Адамович: «И кто может отрицать, что все трофеи Трыстеньского поля были добыты духом и кровью атаки Кексгольмцев и были достойной наградой их подвига «в день пятнадцатый июля», как летописно и торжественно отметился в их памяти день Трыстеньского боя.

Лейб-Гвардии Кексгольмский полк потерял под Трыстенем из состава 16-ти рот убитыми и ранеными 1 973 человека.

Это составило, если принять, что роты были доведены до 200-220 человек, ‒ около 60% убыли. Потери в ротах были от 76 (16-я) до 149 (5-я) человек; 1-й, 2-й и 3-й батальоны потеряли по пятьсот с лишним человек (2-й батальон 552). Доблестные пулеметчики понесли громадную потерю ‒ 43 человека.

Раненых было в восемь раз больше чем убитых.

Это соответствует характеру боя, ‒ движению в рост на огонь и победным рукопашным схваткам.

Из 36 офицеров состава четырех баталионов было: 11 убитых, что составляет 30%, 12 раненых и 6 контуженных; сумма потери 29 человек, то есть восемьдесят процентов.

Эти цифры подтверждают, что офицеры были на местах, ‒ впереди своих солдат. Число контуженных соответствует наступлению под огнем тяжелой артиллерии.

Все же эти цифры говорят сами за себя». [Адамович Б. В. Трыстень, 15-28.VII.1916: ко дню 225-летия Л.-Гв. Кексгольмского полка, 1710-29/VI ‒ 1935. ‒ Париж, 1935. С. 55-56].

Но здесь потери сопровождались хотя бы локальными победами.

1-му Гвардейскому корпусу, в который входили самые отборные даже среди гвардейских полки, и в частности Преображенский повезло меньше. Чтобы читатель хоть чуть-чуть представил бы себе, в каких условиях пришлось вести наступление самому элитному полку Русской Императорской Армии, послушаем вновь полковника Зубова 1-го:

«Полк представлял необычайную картину, винтовки были за плечами на ремнях, в руках маты, лестницы и фашины.

На правом фланге движения вперед оказался передовой неприятельский окоп.

Залп минами из этого окопа пришелся по 5-й роте, был убит младший офицер прапорщик граф Велепольский. В 7-й роте этими минами были убиты младшие офицеры роты прапорщики фон Клюпфель и фон Мекк.

 

Щербатов. Художник в ушедшей России

Мой друг Воля Мекк, столь же сильно, как и я, все ужасы войны переживавший (он служил в Красном Кресте и был прикомандирован к организации имп. Александры Федоровны), меня понимал со свойственной ему сердечной чуткостью. Верил он и в мое искусство и, видимо, в мой вкус. В эту эпоху переживаемого мною мучительного душевного кризиса, огорченный моим пессимизмом, он стремился, чтобы я ушел, более чем когда-либо, в искусство, вернулся к своей профессии, как только все по части лазаретной службы и организации госпиталей в Нарском районе и московском моем доме будет налажено. Как всякая хорошо слаженная машина, пущенная в ход, лазаретная организация, обставленная надежными кадрами, требовала, конечно, контроля, душевного участия, но уже не требовала, как первоначально, затраты всего времени и всех сил; и это время и эти мои силы Мекк с большим тактом решил использовать для дела, ему порученного правлением Московско-Казанской ж. д.

  - Знаешь что, Сережа, - сказал он, зайдя ко мне. - Я хочу сделать тебе очень интересное предложение: правление Московско-Казанской ж. д. решило через меня обратиться к тебе с просьбой взяться за исполнение росписи Казанского вокзала. Не пугайся, если я скажу тебе, что имеется в виду тебе предоставить роспись первого класса, то есть, как видишь, главного зала. Нужно исполнить пять панно с сюжетами и, не скрою, больших размеров, 31/2 на 21/2 саженей каждое, и декорировать плафон. Тебе дается полная свобода для твоей творческой фантазии, в которую я верю. Ты представь проекты, макет и, если они, во что я хочу верить, будут интересны, то с Богом! Обдумай и ответь мне на этой неделе. Теперь распределяются заказы на декоративные работы, и я должен сообщить твой ответ правлению не откладывая.

  Конечно, я был немало ошеломлен.

…..

Я считал несвоевременной работу по третьей композиции до того, пока два первых проекта не пройдут через жюри. Закончив их, я в тяжелых белых рамах поставил их на мольберте в мастерской и, конечно,

  с волнением ждал прежде всего, как всегда строгой оценки Воли Мекка, посредника в заказе. Он пришел смотреть проекты не один, а с художником Нестеровым и поднявшись с ним в мастерскую, просил меня оставить их одних. Я вполне понял мотив этого желания обменяться впечатлениями без присутствия автора. Когда оба спустились ко мне в кабинет с довольными лицами, высказывая свое полное одобрение, это было для меня уже радостным предзнаменованием, что и на жюри правления проекты будут одобрены.

  Мекк, как и я тоже, обычно бывал очень строг в суждениях об искусстве, часто был нетерпим и резок, при всей его деликатности, эта резкость, выражающаяся в кратких обрывистых определениях, нередко с иронической усмешкой и острым словцом, а иногда и некая капризность меня в данном случае несколько пугала. Нестерова, которого я тогда еще мало знал, я и впрямь опасался, зная его тяжелый, крутой часто неприятный нрав. Потому, его очаровательная улыбка, освещавшая его строгое, умное лицо и сияющее удовлетворенное лицо Мекка были для меня столь приятными, после минут остро пережитого беспокойства - вдруг, не понравится?

  Нестеров, как мне сказал потом Мекк, очень заинтересовался "духом" композиций и вложенным в них "чувством" понимавшего поэзию русского крестьянства, "истинно-русского помещика". Колоритное задание, думается, было более понятно Мекку, так как Нестеров, в этом отношении, обладая несомненной духовностью, что я ценил в нем, как колорист, был художником не столь одаренным.

  Проекты на жюри правления ж. д. были единогласно приняты, о чем мне с радостью сообщил лично ко мне приехавший с поздравлением председатель Н. К. фон Мекк:

  - Ну теперь с Богом, ждем третий проект, валяйте скорее, времени на все, увы, не так много, и приступайте к исполнению, дайте макет для общего впечатления и проекты двух декоративных панно для других стен. Надеемся, что и остальное будет столь же интересным.

  На исполнение мне было дано два года, что при сложности задачи и больших размерах было, конечно, не много, и нельзя было терять времени.

  "Вот я и пропал, как художник, - вспоминались мне сказанные мной самому себе слова, когда грянула война, - и вот вышло всё наоборот".

 

Федор Владимирович Шлиппе. Автобиографические записки. 1941—1946 гг

В Москве и в пределах Московского военного округа Великая княгиня Елизавета Федоровна с благословения ее сестры, Императрицы, взяла на себя покровительство над всеми красно-крестными учреждениями. Она проявляла много собственной инициативы, создала целый ряд дополнительных учреждений, как то: фармацевтическую фабрику, мастерские для изготовления протезов, рентгеновские аппараты на автомобилях для обслуживания провинциальных лазаретов, рукодельные курсы для искалеченных и т. п. Ближайшим ее сотрудником был А. Д. Самарин, назначенный главноуполномоченным Российского общества Красного Креста для всего внутреннего района Империи, за исключениемтеатра военных действий. Помогали ей также Николай Иванович Гучков, бывший Московский городской голова, Николай Карлович фон Мекк, управляющий Казанской железной дорогой, и я. На заседаниях присутствовали митрополит и епископы.

 

Ирина Головкина (Римская-Корсакова) «Побежденные»

Глава одиннадцатая

ДНЕВНИК ЕЛОЧКИ (1930)

6 февраля.«…Осколки игрою счастия обиженных родов!» Вчера Наталья Павловна была встревожена новым известием о ссылках; у нее есть общие знакомые с дочерью Римского-Корсакова: это пожилая дама — вдова с двумя дочерьми; одна из них выслана на этих днях по этапу в Сибирь, а старой даме в свою очередь вручена повестка. A propos[64]*, Наталья Павловна, которая, кажется, знает весь прежний петербургский свет, рассказала и о семье фон Мекк; дочь фон Мекк — Милочка — просит милостыню на паперти в Самаре или в Саратове… Оперы Чайковского и Римского-Корсакова идут во всех театрах и приносят огромные доходы, а потомки и друзья… У меня уже больше нет слов!

 

Ф.Д. Бобков Из записок бывшего крепостного человека

В феврале приезжал осматривать работы по линии В.К. Мекк. На 234-й версте в одном из вагонов лопнул бандаж. Поезд едва успел остановиться всего за три сажени до моста. Если бы не удалось остановить, поезд свалился бы с моста. Приехав в Либаву, Мекк заказал обед и послал за оркестром Нордмана. Когда ему сказали, что оркестр Нордмана не может явиться, так как играет в городском театре, Мекк велел объявить Нордману, что он предлагает ему 300 рублей и ужин с шампанским и что если он не явится немедленно, больше никогда приглашать его не будет. Через полчаса Нордман явился со всем оркестром, а театр, в котором шла оперетка, остался без музыки.

 

Ломан Ю.Д. «Воспоминания крестника Императрицы»

Когда поезд возвращался в Царское Село, везя раненых, работы хватало всем. Я видел, как носилки носили граф Армфельд, фон Мекк, Артамонов и мой двоюродный брат Володя Данчич.

Я своим детским взглядом и то замечал разницу в поведении одетых в солдатскую форму графа Армфельда, фон-Мекка, Артамонова, Шарлеманя и Есенина, и носивших офицерскую форму Нарбута и Сладкопевцева.

 

из его книги Якова Ивановича Бутовича "Мои Полканы и Лебеди"

Киевское общество было значительно богаче одесского, и дело поставлено гораздо лучше. Вице-президентом состоял Н.К. фон Мекк, миллионер, коннозаводчик, известный железнодорожный деятель и инженер, председатель правления Московско-Казанской железной дороги. Фон Мекк не жил в Киеве, лишь изредка наезжал туда, а потому беговое дело вел старший член общества В.Ф. Меринг, также богатейший человек и большой любитель лошади, женатый на московской богачке Корзинкиной. Фон Мекк имел большие связи в Главном управлении, пользовался большим доверием великого князя, а потому был очень полезен для общества. В серьезные моменты Мекк всегда приезжал и сам руководил собранием. Именно он не допустил в общество «улицу», выхлопотал большой кредит, устроил хорошую беседку, имел значительные субсидии из Главного управления. Киевское общество было единственным, не допустившим к заездам метисов, там бегали только орловские рысаки. Это решение было принято общим собранием по настоянию фон Мекка и в свое время вызвало серьезное недовольство метизаторов и радость орловцев. Словом, Киевское беговое общество всем было обязано фон Мекку.

Лошади Моего Сердца. Из Воспоминаний Коннозаводчика (Яков Бутович)

 

С 1900 года до окончательной ликвидации завода там стали производить призовых лошадей. Перемена направления имеет свои причины. Именно в это время начался расцвет дел в Киевском беговом обществе, где главным деятелем был барон Николай Карлович фон Мекк (1837–1929). Мекк просил Терещенко завести призовую конюшню и поддержать Киевский ипподром. На это Терещенко своего согласия не дал и заявил, что призовой охотой заниматься не будет. Однако фон Мекк вновь и вновь возвращался к тому же вопросу, и наконец Терещенко согласился отдать в аренду лучших молодых лошадей, но с тем, чтобы они бежали не от его имени.

На завод Н. К. фон Мекка моя поездка состоялась весной 1904 года. Помимо желания осмотреть этот завод, у меня было также намерение взглянуть на свою любимицу Кашу. Я послал ее в завод фон Мекка для случки с Вулканом, которого считал резвейшим сыном Бережливого.

Николай Карлович фон Мекк был выдающимся дельцом в широком и лучшем смысле этого слова и одной из значительных фигур в Москве. Мекка знала вся Москва, не только деловая, но и дворянская, он занимал видное положение в обществе. Я хорошо знал фон Мекка и очень ценил его как убежденного и ярого сторонника орловского рысака. На этой почве и произошло наше сближение. Н. К. фон Мекк не шел ни на какие компромиссы в вопросе метизации. Он первый и единственный имел мужество в Киевском беговом обществе не допускать метисов к состязаниям. Вследствие этого у фон Мекка было много врагов, но история воздаст ему должное как энергичному, стойкому и убежденному борцу за орловского рысака.

Николай Карлович фон Мекк родился в Москве в семье выдающегося инженера, который сделал состояние на постройке железных дорог. Это было время, когда буквально всю Россию охватило железнодорожное строительство. Фон Мекк вместе с Дервизом были едва ли не главными концессионерами. Это время превосходно описано Терпигоревым в его многочисленных рассказах и очерках. Молодой Мекк блестяще окончил Институт путей сообщения*** и стал работать с отцом в той же области. Как человек очень умный, образованный и чрезвычайно дельный, он имел большой успех на избранном им поприще. Я познакомился с ним, когда он был уже председателем правления Московско-Казанской железной дороги и владельцем большого количества акций этого железнодорожного предприятия. Фон Мекк был выдающийся инженер, не только теоретик, но и практик, блестящий администратор и недурной финансист. Помимо своих прямых дел, он также не чужд был банковской деятельности и работал в разных коммерческих организациях.

Фон Мекк был красивый мужчина высокого роста. Каштановые волосы с проседью он носил очень коротко постриженными; глаза у него были темно-карие, довольно большие, очень живые, проницательные и умные. Лоб был велик и красиво обрисован, все лицо продолговато, и черты его довольно изящны. Выражение лица было спокойное, уверенное, часто серьезное, но никогда не надменное и не холодное. Николай Карлович почти всегда носил костюмы черного цвета и строгого покроя, одевался хорошо и со вкусом. Был добр и великодушен, но вместе с тем настойчив, имел твердый характер и был властный человек.

Я знал всю его семью. Женат он был на Давыдовой, она была немного надменная, но умная женщина, родилась и воспитывалась в знаменитой Каменке, представительница той исторической семьи, которой принадлежала Каменка, получившая известность благодаря событиям 1825 года, там в свое время собиралось общество замечательных русских людей. От этого брака у Николая Карловича было двое сыновей и две или три дочери, сыновья обещали пойти по стопам отца. Семейство Давыдовых было из числа самых знатных среди киевского дворянства. Об одной представительнице этого рода, Екатерине Николаевне Давыдовой, урожденной графине Самойловой, племяннице князя Потёмкина-Таврического, существует большая мемуарная литература. Много писали и про других членов этой семьи, например про генерала Раевского, защитника Смоленска, героя Бородина, два сына которого были друзьями Пушкина. В Каменке было 17 тысяч десятин земли. Это громадное имение было наследовано Давыдовой от князя Потёмкина. Словом, г-жа Мекк имела очень большие связи не только среди киевского, но и среди российского дворянства.

Фон Мекк призовым делом не интересовался, предпочитая продавать или же отдавать в аренду своих лошадей. Став действительным членом Московского бегового общества, он вскоре был избран старшим членом и судьей у звонка – доверие, которого удостаивались немногие, – но пробыл в этой почетной должности сравнительно недолго. Об уходе фон Мекка сожалели многие, но он не мог поступить иначе. В то время в Московском беговом обществе атмосфера была нездоровой: царили интриги, были партии, преследовались зачастую личные интересы. Мекк был человек очень властный, требовательный и крайне работоспособный, все это также не нравилось его коллегам по правлению. Великий князь Дмитрий Константинович внимательно следил за всем, что делалось в спортивной и коннозаводской России. Он назначил Николая Карловича членом особой постоянной комиссии по изданию заводских книг и выяснению спорных вопросов генеалогии. Фон Мекк с его спокойным, верным и трезвым взглядом на генеалогию орловского рысака был очень полезным, прямо-таки необходимым членом этой комиссии. Мне немало приходилось общаться с фон Мекком на коннозаводские темы, и я должен сказать, что это был не только интересный, но и весьма знающий собеседник. Главной коннозаводской заслугой фон Мекка я считаю преобразование Киевского бегового общества и установление там полного запрета бежать метисам. Ни до, ни после никто не имел смелости это сделать, только фон Мекк с его железной волей смог это провести. Киевское беговое общество, первое среди всех провинциальных беговых обществ России, пришло в полный упадок и стало ареной вечных скандалов, дрязг и интриг. Разложение там дошло до таких пределов, что великий князь решил положить этому конец. Он вызвал Николая Карловича в Петербург. Фон Мекк посоветовал великому князю радикальные меры: закрыть общество и затем поручить кому-либо образовать новое. Великий князь, человек по натуре мягкий и деликатный, колебался. Тогда фон Мекк нарисовал ему ясную и точную картину безобразий, которые творились в Киевском беговом обществе. Ему удалось убедить великого князя. Киевское общество было закрыто, а фон Мекк через полгода после этого создал Юго-Западное общество поощрения рысистого коннозаводства.

Вокруг фон Мекка в новом обществе сгруппировались все здоровые спортивные элементы Киева. При фон Мекке общество достигло расцвета. При нем в Киеве на бегу царил образцовый порядок, он создал общество для поощрения только лошадей орловского происхождения. При том влиянии, которое имели тогда метизаторы, сделать это было нелегко, пойти на такое мог только фон Мекк. Я отдаю ему должное и считаю это его величайшей заслугой перед орловским рысаком.

У фон Мекка был старший брат Владимир, который рано умер. Он очень интересовался лошадьми, имел конный завод при селе Рахманове Можайского уезда Московской губернии, неподалеку от знаменитой Можайской дороги, так памятной всем русским людям по 1812 году и роману Толстого «Война и мир». Имение это находилось часах в пяти езды от Москвы, и ввиду всеобщего к нему расположения и чисто русского хлебосольства хозяев, чудный, уютный дом его был почти всегда переполнен друзьями и знакомыми. В имении был сделан ипподром, на котором очень часто устраивались бега, а всегда любезная хозяйка придумывала и призы. Славное, чудное было время! Вот на этих-то импровизированных бегах, где обыкновенно жребий определял, кому на какой лошади ехать, я в большинстве случаев был счастливцем фортуны и за езду получал от знатоков и охотников, присутствовавших на этих испытаниях, неоднократные похвалы и одобрения. Как теперь вижу наших ветеранов и бойцов. Слышу их споры, остроты, звучащую в каждом их слове страсть к охоте…

*** - неточность - Николай Карлович учился в училище правоведения. но не закончив его пошел на железную дорогу и начав с кочегара дошел до Председателя правления.

Елена АЛЕКСЕЕВА. СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ КИНЕМАТОГРАФА В КАЗАНИ И КАЗАНСКОЙ ГУБЕРНИИ (1897–1917)

Без преувеличения, вся Казань посмотрела фильм о пробеге. Основная программа фильмов демонстрировалась по 2–3 дня, не более, зато «собственный снимок» крутили целую неделю. 22 февраля 1914 года состоялась вторая зимняя автогонка на расстояние 120 верст—от Казани до Лаишево и обратно. «Во втором заезде принимали участие десять автомобилей: Я.О.Молоткова (машина Кейс), М.Е.Остерман (Форд), А.М.Рам (Кейс), В.А.Казембек (Форд), В.Е.Кусаков (Форд), М.Н.фон-Мекк (Мерседес), Правления Московско-Казанской же- лезной дороги (Мерседес), второй автомобиль Правления Московско-Ка- занской железной дороги (Мерседес), Акционерного общества “Лаурин и Клемент” и г-на Бойченко (Штудебеккер).

Кроме того, вне конкурса шли: Н.К.фон-Мекк, командорский автомо- биль (Мерседес) и два комитетских автомобиля: технического отдела Губернской земской управы и графа Соллогуба. Автомобили отправлялись со старта в порядке мощности машин, более сильные—первыми, с промежутками в три минуты. Первым к финишу пришел М.Н. фон-Мекк (Мерседес) за 2 часа 33 минуты. К прибытию автомобилей на финиш собрались приглашенные комитетом гости и масса публики. Первым на финиш приходит командорский автомобиль Н.К.фон-Мекк. Участники пробега единогласно признали, что, несмотря на плохую дорогу, вследствие метели и теплой погоды, зимнее автомобильное движение по грунтовым дорогам, защищенным щитами, вполне может существовать и развиваться дальше.

“Прекрасная дорога,—произнес один из московских участников пробега,—ничего подобного, например, между Москвой и Петербургом нет. Желательны такие опыты и в дальнейшем...”

Первый приз Императорского российского автомобильного общества за абсолютную скорость получил—М.Н.фон-Мекк, прошедший дистанцию в километр за 47, 4 секунды» (Газета «Камско-Волжская речь», 23 февраля 1914 г.)

Эти гонки тоже были сняты на кинопленку, и 19 марта 1914 года «Аполло» в своих нонсах возвестил киноманам Казани: «Второй автомобильный пробег, организованный Казанским Земством (собственный снимок)»120. Опять в течение недели зрители могли переживать триумф казанских авто- мобилистов и, возможно, увидеть и себя на большом экране... 2 марта в «Аполло» новый «собственный снимок»—«Казань

 

Дмитрий Раков В застенках Колчака

Я постараюсь сообщить вам, что мне потом в тюрьме и на воле удалось узнать из источников достоверных об этих кошмарных событиях.

В ночь на 22 декабря большевики с группой солдат, человек в 300, с несколькими офицерами, перерезав телеграфные и телефонные провода, подошли к областной тюрьме, вошли в караульное помещение, обезоружили военный караул в 35 человек, связали караульного офицера, потребовали ключи и вошли внутрь. Все это было проделано быстро и без выстрела. Стража внутри тюрьмы опешила, сдала ключи и оружие. Сидевшие в тюрьме комиссары, с Михельсоном во главе, взяли на себя руководство операциями. Начали освобождать «политических» и прежде всего – большевиков и красногвардейцев. К этому времени туда из Уфы было привезено много членов Учредительного Собрания и служащих уфимского совета управляющих ведомствами. Среди них были: Н. Иванов, Ф. Федорович, Павлов, Лотошников, Фомин, Подвицкий, Филипповский, Нестеров, Девятов, Маевский, Кириенко, секретарь Комуча (т. е. комитета членов Учредительного Собрания) Николаев, старик Барсов, Владыкин, Сперанский, Локотов /23/ и др., фамилий которых я или не знал, или теперь уже забыл. Часть наших стала обсуждать, следует или не следует покидать тюрьму. Большевики торопили с выходом. Солдаты по наивности говорили «учредителям», чтобы те шли в казармы и образовывали власть. Наконец все вышли. Чуваши сейчас же отправились на квартиру к знакомым. Павлов, Лотошников, Подвицкий и еще несколько человек отправились на квартиры кооператоров-возрожденцев. Положение остальных становилось критическим. Большевистский отряд отправился на Куломзино. Начало светать, в городе поднялась тревога, показались патрули казаков. Наши всей толпой двинулись в дом «Земля и Воля», что на углу Гасфортовской и Второго Взвода. Владыкина, у которого больная нога, пришлось нести на руках. С огромным риском прошли мимо патрулей, спрятались в подвальном этаже указанного дома. Как вы, вероятно, помните, неподалеку от него квартирует штаб отряда Красильникова. Оттуда заметили наших. В «Земле и Воле» произведен был обыск, но, к счастью, красильниковцы не догадались заглянуть в подвал; однако у дверей эсеровского помещения поставили часового. Был трескучий мороз. Солдату должно быть, надоело стоять и он ушел; наши воспользовались этим и вышли из подвала; большинству через местных партийных товарищей удалось найти временные помещения, но многим не удалось и этого, они собрались на квартире М., которая, несомненно, находилась под наблюдением, так как М. была единственным человеком, который имел со мною связь. Был издан приказ в течение дня всем бежавшим из тюрьмы вернуться обратно в нее, при чем гарантировалась безнаказанность за уход из тюрьмы. Те же, кто в течение дня не вернется в тюрьму или к коменданту, будут расстреляны на месте поимки, при чем хозяева квартир, где будут найдены бежавшие, будут преданы военно-полевому прифронтовому суду. Федорович, Иванов, Нестеров, Филипповский, Сперанский, Владыкин решили не подчиняться приказу и приняли меры, чтобы скрыться из Омска. Другие, как Локотов, не имели ни паспортов, ни денег, ни квартиры; как ни тяжко им было, они решили вернуться в тюрьму. Другие, как Павлов, Лотошников, Подвицкий и др., вернулись сознательно, не желая избегать суда законной власти; с другой стороны, кооператоры, после переговоров с военными властями, уверили их, что за самый побег из тюрьмы, как побег невольный, никто не будет, согласно опубликованному приказу, так или иначе караться. Тюрьма приняла их радушно и спокойно; сами они стали понемногу успокаиваться. Приблизительно часов в 11 или 12 ночи в тюрьму явился воинский /24/ отряд. Нила Фомина, Ив. Ив. Девятова, Барсова, Маевского, Кириенко, Локотова, Сарова, служащего уфимской земской управы (фамилии не помню; знаю только, что он старый приятель Подвицкого по Смоленску, человек, к политике никакого отношения не имевший[2]), Брудерера, интернационалиста Фон-Мекка и бывшего начальника красноярской тюрьмы вызвали в контору, заявив, что пришел конвой, чтобы вести их в военно-полевой суд. В тюремной книге в получении этих арестантов расписался капитан Рубцов[3], бывший тогда начальником унтер-офицерской школы и вскоре получивший чин подполковника. Воинский отряд приехал за ними на грузовом автомобиле омского комендантского управления. Установлено также, что Маевского, Кириенко, Девятова и др. привезли в здание омского гарнизонного собрания, где помещается прифронтовый военно-полевой суд. Фон-Мекка, правда, не довезли до места, не утерпели и расстреляли дорогой, прямо на улице г. Омска. Остальные просто пропали. У многих из них в Омск прибыли за ними жены. На другой день подняли тревогу. Никто не мог сказать, куда девались увезенные из тюрьмы. Софья Ивановна Девятова подняла на ноги всех кооператоров, прокуратуру, чешского и американского консулов. Генерал Стефанек предъявил Колчаку ультимативное требование немедленно освободить всех членов Учредительного Собрания и служащих уфимского правительства по поименному списку, при этом представленному. Все немедленно были не только освобождены, но получили возможность легально жить. Лотошников поступил в Центросоюз, Подвицкий – в Центросибирь, Павлов – врачом в шадринском земстве, Николаев получил место мирового судьи во Владивостоке.

 

Павел Николаевич Зырянов  Адмирал Колчак, верховный правитель России

Едва ушёл Рубцов, как в тюрьму вновь явился Барташевский. Не имея никакой бумаги, он, ссылаясь на личный приказ верховного правителя, потребовал Девятова, Кириенко и Попова. Начальник тюрьмы объяснил, что первых двух уже увели, а большевик К. А. Попов, бывший председатель Омского совдепа, лежит в тифозном бараке. От общения с тифозным поручик уклонился. Он позвонил куда-то по телефону, взял список заключённых и выбрал членов Учредительного собрания Фомина, Брудерера, Марковецкого, Барсова, Сарова, Локтева, Лиссау и фон Мекка. Относительно последнего начальник тюрьмы впоследствии признал, что вышла ошибка – он не был членом Учредительного собрания. В действительности же из всей восьмёрки членом Учредительного собрания был только Н. В. Фомин, видный эсер и кооператор. Среди «учредиловцев», собравшихся в Самаре, потом переехавших в Екатеринбург, а оттуда в Уфу, как видно, было много самозванцев (надо же было поскорее составить кворум). Потом это сыграло роковую роль в их судьбе, ибо Барташевский был уверен, что уводит «учредиловцев». Никто из уведённых в тюрьму возвращён не был.

Накануне Первой мировой войны акционеры Владикавказской железной дороги Кригер-Войновский и фон Мекк, пытаясь полностью выкупить Атажукинский сад и благоустроить его, построили здания ванн, на месте которых в наши дни находится полузаброшенный бассейн, создали небольшой пруд — ныне озеро Трек, заложили фундамент курортного зала, на котором впоследствии был возведен ресторан «Эльбрус» [«Природа Кабардино-Балкарии и ее охрана». Сб. статей. Нальчик, 1966 г., стр. 194–196]

 

История станции Минск-Пассажирский началась со строительства Ландваро-Роменской железной дороги.

21 июля 1872 г. председателем Правления Московско-Брестской железной дороги фон Мекком и управляющим Ландваро-Роменской железной дороги Петерсом было заключено предварительное соглашение о соединительной ветви между дорогами в Минске. С открытием участка Минск–Ново-Вилейск Ландваро-Роменской железной дороги в январе 1873 г. на белорусской земле появился первый железнодорожный узел Минск, работавший на 3 направления.

Станция Минск Московско-Брестской железной дороги со временем стала на узле основной сортировочно-грузовой. Пассажирское движение было сосредоточено на станции Минск Ландваро-Роменской железной работы.

В 1873 г. было возведено здание Виленского вокзала (в настоящее время вокзал станции Минск-Пассажирский) Ландваро-Роменской (позже Либаво-Роменской) железной дороги.

Здание имело общую длину 22 сажени (46,86 м), средняя кирпичная часть – ширину 5,5 сажени, деревянные боковые – 5,3 сажени.

Первым начальником станции Минск Ландваро-Роменской железной дороги был студент Московского университета Василий Васильевич Склифосовский, брат известного хирурга Н.В. Склифосовского.

 

Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. Палестина

Архимандрит Антонин - начальник Русской Духовной Миссии

Приобретение земельных участков

Православное Палестинское общество

 

Вторым важным воспитательным пунктом, на который обратил внимание о. Антонин, была Горняя (топографическое название Айн-Карем). «Припомню минуты, проведенные нами в Горней, — писал о. Антонин в 1870 г. — Дорогое по священным событиям место это совсем олатинено. У православных нет там ни церкви, ни дома, ни клочка земли...»

Пришлось приложить немало сил, энергии, тайной «дипломатии», чтобы завладеть Айн-Каремским холмом, где, по евангельским воспоминаниям, состоялась встреча Божией Матери с праведной Елисаветой. матерью Иоанна Крестителя Предтечи Постепенно, прикупая соседние участки, о. Антонин завладел площадью в 228776.9 кв. метров. Все это стало возможном благодаря помощи благотворителей из России. Помощь оказывала императрица Мария, министр путей сообщения П.П. Мельников, В.А. Фон-Мекк, Н.Г.Губонин, Н.И. Журавлев, Н.И. Путилов, А.В. Казаков, СП. Елисеев, Д.М. Полежаев, С.С. Поляков, М.Г. Горбов, И.Д. Бусурин, Б. и С. Петровские и др.

Автор Википедия

Горо́хов Иван́ Лавре́нтьевич (23 января 1863, деревня Бели, Можайский уезд, Московская губерния, Российская империя — 6 октября 1934, Можайск, Московская область, СССР) — русский художник-живописец, член Товарищества передвижных художественных выставок[1]. Содержание 1 Биография 2 Художественное наследие И.Л. Горохова 3 Галерея 4 Источники [править] БиографияРодился в деревне Бели в семье бывшего крепостного крестьянина. С ранних лет Ваню Горохова захватила страсть к рисованию. Подолгу бродил он по полям и лесам, вслушивался в щебетание птиц, любовался яркими красками леса. И этот сказочный мир, открывавшийся его детскому взору, полный цветов и красок, он старался, как мог изобразить на бумаге. Ваня мечтал серьёзно учиться живописи, однако его отец — крестьянин, работающий у местного помещика и, естественно, поддержать увлечение сына живописью не мог. Слух о одаренном крестьянском мальчике, быстро распространился по округе. Узнал о нём и местный помещик Владимир Карлович фон Мекк (сын Карла Фёдоровича фон Мекка, предводитель дворянства Можайского уезда[2]). Владимир Карлович приобрел несколько рисунков юного художника и показал их гостившему у него великому пианисту Николаю Григорьевичу Рубинштейну. Рубинштейн, будучи человеком, хорошо разбирающимся в изобразительных искусствах, признал, что у мальчика несомненный талант, и что при должном обучении из него может получиться выдающийся живописец. Рубинштейн и фон Мекк предложили Ване поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, пообещав помощь в устройстве и финансовую поддержку на все время обучения. В 1874 году Иван Лаврентьевич Горохов становится вольнослушателем МУЖВЗ, а с 1880 года – учеником. Учителями живописи у него были И.М. Прянишников и В.Е. Маковский. Общение с К. А. Коровиным, В.А. Серовым, И. И. Левитаном и другими художниками, помогло ему постичь глубину реалистического воплощения жизни. В 1886 году И.Л. Горохов окончил училище с отличными результатами: ему присудили Большую серебряную медаль и две малых серебряных (большую золотую медаль присуждали тогда лишь в Петербургской академии художеств) и звание классного художника. Дипломной работой художника стала картина «Выздоравливающая», исполнения в лучших традициях позднего передвижничества. «Я взял самый простой жанровый сюжет, - напишет впоследствии Горохов в своих мемуарах, - около кровати с выздоравливающей девицей сидит на кресле другая девушка и читает ей книжку. Обстановка мещанская, с кошкой, вязаными салфеточками и прочим». После окончания училища перед Иваном Лаврентьевичем встал выбор – продолжать обучение в Санкт-петербургской Императорской Академии художеств или сразу заняться живописью и преподаванием. Горохов решил посоветоваться об этом с К.Е. Маковским. «Я спросил его, между прочим, - напишет впоследствии Горохов, - стоит ли мне завершить свое образование в Академии художеств. На это он решительно возразил, что мне нет никакого смысла туда ехать, что я вполне сформировавшийся художник и поездка в Академию была бы для меня пустой тратой времени».

Д. А. СидоровВ БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЕ

 

И вот я сижу в Бутырской тюрьме. Против нашей камеры одиночный корпус. Сквозь железо решеток желтые лица... Хвостов5, Щегловитов, Иловайский, Соболевский, Белецкий6, студенты, священники, офицеры и опять офицеры. Все больные лица. Князь Гагарин с сыном, фон Мекк, Кологривов... Вот где ты, русская аристократия!

Юрий Кудряшов «Российское скаутское движение» (Архангельск, 2005. С. 46-47),

«По инициативе Ее Высочества, признавшей полезным воспитание наших юношей вести с применением к нему системы Баден Пауэля, осуществление этой меры было поручено Ее Высочеством В.В. фон Мекку».

Известная своей благотворительностью Великая княгиня Елизавета Федоровна, проявив инициативу и дав делу начальный импульс, не отпустила от начатого, а все время «подталкивала» членов Комитета, сама принимала у скаутов экзамен по медицине.

В начале августа 1914 г. камер-юнкер В.В. фон Мекк (говорили, что он был хорошо знаком со скаутизмом) собрал у себя в доме 9 гимназистов и дважды в неделю с помощью врача А.И. Постникова, телеграфиста и унтер-офицера начал проводить с ними занятия по анатомии и физиологии, телеграфированию и сигнализации, по теории скаутизма. На Ходынском поле ребята изучали автодело, стреляли, играли в футбол. В конце месяца ученики помогали в лазарете Московско-Казанской железной дороги. Вскоре фон Мекк был отозван на фронт, и работу с юными разведчиками Елизавета Федоровна возложила на И.И. Чайковского (брата Петра Ильича Чайковского). Тот набрал еще 30-36 человек и одновременно разработал Устав «Общества содействия организации юных разведчиков г. Москвы» («Русский Скаут»).

Медицинскую подготовку новичков взял на себя профессор Московского университета В.М. Зыков, представив для практики Институт им. Морозовых. В течение месяца все скауты были подготовлены к экзамену по оказанию первой помощи и успешно сдали его 6 сентября. 9 февраля 1915 г. Устав был утвержден, а 21-ого Великая княгиня Елизавета Федоровна приняла над Обществом свое покровительство. Официальными учредителями Общества стали: генерал-майор в отставке И.И. Чайковский, камер-юнкер В.В. фон Мекк, генерал-майор в отставке М.А. Ассиер, мануфактур-советник Н.И. Прохоров, и.о. предводителя дворянства Звенигородского уезда Т.Г. Карпов, профессор В.М. Зыков, врач А.И. Постников.

 

Возвращение Казанского храма

Сергей  Дубовский

 

Построенный на купеческие деньги, освященный в 1845 году, этот храм был одним из самых красивых в Смоленской епархии. Малую часть его былого убранства можно увидеть и сейчас: в алтаре сохранился небольшой фрагмент росписи на сюжет Тайной Вечери.

Но больше, чем красота и богатое убранство, Казанско-Пятницкий храм прославили люди - священники, прихожане, благотворители. С 1863 по 1915 год служил в храме протоиерей Алексей Щукин - замечательный просветитель, проповедник, краевед, статьи которого публиковались в епархиальных и центральных изданиях.

В своей книге "Рославльская земля: православные храмы" иеромонах Рафаил (Ивочкин) пишет, что помощницей отца Алексея и основным жертвователем на строительство библиотеки и богадельни при храме была Надежда Филаретовна фон Мекк. Участие в приходской жизни этой известнейшей в России меценатки, успевавшей помогать средствами и великому П.И. Чайковскому, и небольшой уездной церквушке, безусловно, является одной из самых светлых страниц истории Смоленской епархии.

В 1892 году в Рославле был расквартирован 1-й пехотный Невский полк Его Величества Короля Эллинов - воинская часть, славная своим участием во всех боевых кампаниях XVIII - начала XX веков, своими победами и традициями. На недолгие 22 года Казанско-Пятницкий храм стал полковым храмом "невцев".

Невский полк прижился в Рославле и буквально породнился с этим городом: офицеры обзаводились семьями, их дети рождались уже коренными рославльчанами. Именно поэтому начало Первой мировой войны и отправка Невского полка на фронт стали настоящей трагедией для многих рославльских семей. В первых числах августа 1914 года "невцы" пришли в Казанско-Пятницкий храм на прощальную службу. И служба эта действительно оказалась последней в жизни многих солдат и офицеров Невского полка. В том же августе четырнадцатого большая часть "невцев" погибла в Германии, лишь немногие уцелели и попали в плен. Полк, тем не менее, не был расформирован, но его новый состав уже не имел к Рославлю и Смоленщине никакого отношения.

 

из буклета «Бутовский полигон», изданного в 2007 году (составитель Анастасия Демина, выпускающий редактор священник Кирилл Каледа, ответственный редактор Валентин Филоян)

Название Бутово носила когда-то маленькая деревенька, что стояла на восемнадцатой версте старого Варшавского тракта. «Бут» - название мелкого строительного камня, который, согласно архивным документам XVII в., издавна добывался в здешних краях. Возможно, мастера, работавшие в местных каменоломнях, и основали вдоль дороги, ведущей на Серпухов, эту маленькую деревушку: в конце XVII в. в ней было всего три двора.

Паровик из Москвы до «полустанции» Бутово шел примерно полтора часа. (Я на метро и автобусе ехал из центра примерно столько же).

В конце XIX - начале ХХ в.в. в окрестностях находились имения известных людей - князя П.Д. Волконского, графа С.Д. Шереметева, сына покровительницы и друга П.И. Чайковского - Н.К. фон Мекк, владельца аптек В.К. Ферейна, журналиста и издателя А.М. Каткова, производителя лучших в России сыров Н.И. Бландова.

Впоследствие Бутовым стали называть также расположенное поблизости старинное барское имение Дрожжино. Именно на его территории в середине 30-х годов ХХ в. разместился спецобъект НКВД «Бутовский полигон».

 

равноапостольный Николай Японский (Касаткин) Дневники. Том V Часть 2

16/29 декабря 1905. Пятница.

      Второй уже вечер провел у меня и красноречиво проговорил «Максимилиан Карлович фон Мекк, уполномоченный Красного Креста», 11-тилетним мальчиком в Москве, под именем Макса, подписавший на построение Собора, кажется, 15 рублей в доме своих родителей, в 1880 году; Иван Сергеевич Аксаков тогда привез мне на Саввинское подворье подписной лист и деньги, подписанные в доме Мекков, шестьсот с лишком рублей. Ныне этот Макс — красивый, величественный джентльмен, служивший много лет в заграничных наших миссиях, отлично знающий политику. Утверждает он, между прочим, что нынешняя революция в России ведется еврейским синдикатом, помещающимся в Нью-Йорке; и много другого интересного рассказывал он.

 

Стиль в искусстве. Единственный портрет княгини-бабы

История написания портрета хорошо известна благодаря воспоминаниям заказчика, супруга модели князя Сергея Александровича Щербатова (1875-1962) - художника, мецената и коллекционера. В 1902 году он вместе со своим другом В. В. фон Мекком устроил в Петербурге художественный салон "Современное искусство". В доме Щербатовых часто бывали известные художники, в том числе Василий Иванович Суриков, являвшийся для князя "предметом истинного поклонения".

…

Я попросил его из моей жены сделать персонажа из толпы "Боярыни Морозовой", русскую бабу типа той, что, опустив голову, стоит у саней. Воля Мекк дал для этой цели чудный нежно-бирюзового цвета большой платок, вывезенный им из Индии, а я просил жену одеть довольно грубую шерстяную кофту с прошивками. Портрет был неудачен по сходству, но что-то очень мне дорогое, "суриковское", в нём было - в духовном выражении глаз, в русском чувстве, в него вложенном…"

 

рекорды орловских рысаков росли. Орловец Свет выиграл в возрасте 10 лет престижный Императорский приз в Москве. В 1867 годужеребец Потешный (Полканчик — Плотная) в дрожках на 3 версты показал время 5 минут 8,0 секунды. На следующий год он же улучшил это время до 5.00,0. В этих условиях показателен один случай с орловским жеребцом Пройдой. Этот жеребец возил своего хозяина, был коренником тройки и никогда не бывал в ипподромном тренинге. Однажды его хозяин, В. К. фон Мекк, поспорил со своим приятелем, что Пройда выиграет приз на ипподроме. Жеребца привезли на ипподром, и буквально на следующий день он стартовал в очень престижном призе — Колюбакинском. Пройда не только выиграл приз, но и показал время, близкое к рекорду Потешного — 5 минут 1 секунда.

После такого феноменального бега Пройда был замечен и использован как производитель. Линия Пройды через его лучшего сына Варвара Железного, сохранилась до настоящего времени. [1]

1. ↑ Самым знаменитым потомком этого жеребца в начале XXI века является рождённый на Украине серый жеребец по кличке Шток (Шатёр — Казкова 1998), ставший победителем «Приза Пиона» 2006 года на Московском ипподроме.

 

H. К. ФОН MEKK — M. A. ВРУБЕЛЮ, 8 октября 1904

Многоуважаемый Михаил Александрович,

 

Я ужасно рад был получить Ваше письмо, особенно же порадовался узнать, что Вы чувствуете себя, слава богу, хорошо. Раз Вы решили, что необходимо исправить Ваш Демон и Сирень, то, конечно, не нам против Этого спорить, а так как мой Воля1 в Харбине и сношение с ним очень затруднительно, то я думаю, что его можно и не спрашивать.

 

Я затеваю устроить в Москве выставку картин из коллекций частных лиц и предполагаю дать на эту выставку и наши вещи и поэтому прошу Вас уведомить меня, которые из имеющихся у нас Ваших вещей Вы разрешаете выставить. Сбор с этой выставки поступит в склад великой княгини, на помощь раненым.

 

Не знаю, в какое время дня Вы были у нас, но Вашего Демона надо у нас смотреть вечером при электрическом освещении. 500 рубл[ей] я перевел Вам несколько дней тому назад, тотчас же по приезде моем в Москву из Киева.

 

Примите уверения в совершенном почтении преданного

 

Н. К. фон Мекк

 

1 Воля — Владимир Владимирович фон Мекк.

 

Александр Бенуа Мои воспоминания

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА 45 Князь Щербатов и фон Мекк. «Лебединое озеро»

Устраивался храм по проекту В.В. фон Мекка, личного секретаря Елизаветы Федоровны, «замечательной доброты человека». «Все свое большое состояние он раздал бедным художникам и артистам и стал впоследствии бедняком и сам», - вспоминал о нем Никифор Тамонькин, художник, которого Владимир Владимирович привлек к работам в обители. «Все в оборудовании этой церкви носило дилетантский характер, однако делалось в соответствии вкусу Великой Княгини». Иконы для обители в изобилии поставляли как сами иконописцы вроде Гурьянова, иконописца, поставщика императорского двора, так и замоскворецкие купцы, которые искали, чем бы угодить столь высокородной соседке.

 

ISBN 978-5-9506-0497-3:

В 1906 г., на базе библиотечной комиссии МОРПК возникло Московское общество бесплатных народных библиотек, к 1914 г. располагавшее сетью из 14 народных библиотек-читален. Находились они в разных частях Москвы, в основном, в рабочих районах (на Пресне, у Рогожской заставы, в Мытищах и др.), при промышленных предприятиях, училищах. Среди попечителей были видные промышленники или члены их семей (А.К. фон Мекк, Ю.П. Гужон и др.), представители интеллигенции. Председательницей была избрана К.П. Щепкина.

 

Станиславский Константин Сергеевич

Статьи. Речи. Заметки. Дневники. Воспоминания (1877-1917)

ИЗ ДНЕВНИКА 1881 года

17 января. Суббота.

Несмотря на то, что вчера был в театре, все-таки в институт не пошел. Приехал Гессинг, доктор. Вечером папаша с сестрами поехал в дом Мекка слушать концерт, где играл Володя(31). Мамаша же отправилась к Бостанжогло, я сидел один дома. Еще новое удовольствие -- первый палец левой руки начинает нарывать! Хорош я завтра буду шафер.

(31) Дом Мекка -- по-видимому, имеется в виду дом Н. Ф. фон Мекк, друга П. И. Чайковского. Н. Ф. фон Мекк в это время была за границей. Дети ее, так же как и она, были любителями музыки и устраивали у себя дома концерты и музыкальные вечера.

Брат Станиславского В. С. Алексеев отличался большими музыкальными способностями. В спектаклях Алексеевского кружка принимал участие главным образом как музыкант (о В. С. Алексееве см. Собр. соч., т. 1, стр. 451).

Локкарт Робин Брюс - Книга: "История изнутри. Мемуары британского агента."

Моими непосредственными соседями были мисс Мекк, дочь железно дорожного магната, и флаглейтенант Каховский, русский морской офицер, прикомандированный к лорду Чарльзу Бересфорду.

Мисс фон Мекк превосходно говорила по-английски, и под действием безыскусственной живой теплоты ее речи моя робость скоро растаяла. Не прошло и половины обеда, а она дала уже молниеносный обзор англо-русских отношений, суммарное изложение особенностей английского и русского характера, общую характеристику всех находившихся в зале и детальный отчет о всех ее личных желаниях и стремлениях как осуществившихся, так и невыполненных.

Каховский казался расстроенным и не в своей тарелке. Во время обеда его вызвали из комнаты, и он более не возвращался. На следующий день я узнал, что он подо шел к телефону переговорить со своей любовницей,, же ной одного русского губернатора, проживавшей в С.Петербурге. Отношения их с некоторого времени испортились, и она с драматическим инстинктом выбрала момент, чтобы сказать ему, что между ними все кончено. Каховский тогда извлек револьвер и, держа еще телефонную трубку в руке, всадил себе пулю в лоб. Это было весьма печально, совсем порусски. Событие произ вело очень тяжелое впечатление на лорда Чарльза Бере сфорда и подало немного опасный пример молодому и необыкновенно впечатлительному вицеконсулу.

Обед дотянули до конца и мы снова поднялись наверх в другой обширный зал, где была устроена сцена. Здесь более часа Гельцер, Мордкин и Балашова восхищали нас балетным дивертисментом, а Сибор, первый скрипач ор кестра Большого театра, играл нам ноктюрны Шопена.

Во что должен был обойтись такой вечер, мне не известно. Для меня он закончился только к утру. После музыкального дивертисмента мы танцевали. Для меня это был эксперимент не из удачных, и странно, что русские тогда были плохие бальные танцоры. Крепко ухватившись за дружески расположенную мисс фон Мекк, я нанес еще раз визит в столовую, где шел непрерывный ужин.

Домитеева Вера Михайловна - Книга: "Врубель":

Начатый в атмосфере радостного ожидания первенца Врубелей «Демон поверженный» не сулил ничего кроме вдохновенных побед. «Как-то вечером я зашел к Михаилу Александровичу, — рассказывал Владимир фон Мекк. — Рядом с гостиной была небольшая комната, отделенная аркой. В ней во всю длину, от окна до стены, стоял огромный холст. Врубель с веревкой и углем разбивал его на квадраты. Лицо его было возбужденно веселое. „Начинаю“, — сказал он»

….

К ноябрю, как планировалось (к выставке Венского Сецессиона, пригласившего Врубеля почетным участником — без жюри), «Демона» Врубель не закончил. Не закончил он его и в декабре, и в январе… «Михаил Александрович меня в отчаяние приводит со своим Демоном, — жаловалась Забела Яновскому, — он был уже великолепен и вдруг он все переделал и, на мой взгляд, все испортил…»

Горы! Ущелье, в котором лежал разбившийся Демон, не годилось. Не так, не там должна была свершаться вселенская трагедия.

— Помогите и поскорее достаньте где-нибудь фотографии гор, лучше Кавказских. Я не засну, пока не получу их, — молил Врубель в записке, которую вечером получил Владимир фон Мекк.

Бесконечно преданный Михаилу Александровичу Владимир Мекк кинулся на поиски. «Уже почти ночью, — рассказывает он, — я достал у знакомого фотографии Эльбруса и Казбека и послал. В эту ночь за фигурой Демона выросли жемчужные вершины, овеянные вечным холодом смерти».

«Вчера ночью, — известил фон Мекка благодарный живописец, — я был совершенно в отчаянии от моей работы. Она мне показалась совершенно и вконец неудачной. Но сегодня я дал генеральное сражение всему неудачному и несчастному в картине и, кажется, одержал победу».

Юного московского богача Владимира Владимировича фон Мекка, внука железнодорожного магната Карла фон Мекка и его супруги Надежды Филаретовны, вошедшей в историю благодаря ее эпистолярной дружбе с Чайковским, друзья называли Волей, Волей Мекком. Даже имя Владимир звучало чересчур монументально применительно к этому субтильному, в скромном студенческом сюртуке похожему на подростка, от стеснительности густо красневшему и заикавшемуся меценату. А Воля Мекк в свои 24 года уже был крупным меценатом. Его собрание пополнялось значительными произведениями Серова, Сурикова, братьев Васнецовых, Левитана, Сомова, Константина Коровина. Его деньги верно служили осуществлению экспозиционных, книгоиздательских проектов «Мира искусства». Он хорошо чувствовал живопись. Полученные в детстве уроки Серова, а позже Врубеля не научили Волю Мекка писать картины, но общение с Врубелем стало для него великим счастьем, и творческая отрада Мекка, найденная им в сочинении причудливых дамских нарядов, возникла тихим отголоском боготворимой врубелевской фантазии. Мягкосердечие, застенчивое благородство конфузливого молодого богатея покоряло даже присяжных циников. Для Михаила Врубеля зимой 1901/02 года молодой его друг и почитатель Владимир фон Мекк, похоже, остался единственным светлым пятном в толпе наводнивших искусство завистников, лицемеров, интриганов.

 

Киле Петр - Книга: "Сокровища женщин Истории любви и творений" :

Анна Александровна Врубель:

«Наступает период столь сильного возбуждения, что на полгода прерываются свидания даже с самыми близкими людьми – женой и сестрой. Первые четыре месяца своей болезни брат провел в частной лечебнице, так как московские клиники были закрыты на каникулярное время. В числе врачей этой лечебницы был один, стоявший ближе к искусству. Он говорил, что заслушивался бредом художника, так был он интересен своим содержанием. Поднимался вопрос о переводе брата в одну из заграничных лечебниц. Вспомнив, что проф. Мечников знал брата в Одессе еще гимназистом и с симпатией относился к нему, сестра писала проф. в Париж, прося о содействии, на что он не замедлил дать положительный ответ. Один юный поклонник музы брата, некто Владимир Владимирович Мекк, тогда еще студент Московского университета, человек, располагавший значительными материальными средствами, выразил полную сердечности готовность лично устроить это и даже проводить брата; но московские врачи решительно настаивали на том, что путешествие и резкая перемена обстановки могут иметь последствием нежелательное потрясение нервной системы больного, а потому вопрос этот так и не разрешился в положительном смысле.

Осенью с открытием Университетской психиатрической клиники (имени Морозова) брат был переведен туда, под ближайшее наблюдение проф. Сербского, который был приглашен к брату первым в самом начале заболевания. Здесь наступило значительное успокоение психики брата, хотя временами замечалась еще некоторая спутанность мысли. Брата посещали здесь, кроме жены и сестры, Мекк Вл. Вл., П. П. Кончаловский, Лансере. Студенчество клиническое относилось к брату с трогательной симпатией, устраивая ему в его светлые часы развлечение музыкой и поэзией. Сам же брат творить в своей области искусства в тот период еще не мог, и это крайне угнетало его, особенно после оставления клиники в конце февраля 1903 года. Врачи советовали, для восстановления сил больного, по выходе из лечебницы провести начало весны в Крыму, а затем в обстановке деревни. К сожалению, поездка в Крым оказалась мало удачной, отчасти вследствие нежданно холодной погоды; главным же образом потому, что брат чувствовал свою беспомощность в отношении своего любимого искусства, что приводило его моментами в глубокое отчаяние. Выходя из вагона по своем возвращении, брат с горечью сказал: «Какой я путешественник!»

Довольный возвращением к своей любимой семье, брат провел с нею около месяца: а затем, опять-таки по любезному предложению Влад. Влад. Мекка, направился (согласно предписанию врачей) с женой и сыном (Саввочкой) в имение этого последнего в Киевской губернии. С радостным чувством, вспоминала потом жена брата, въехали они в Киев, где оба делали свои первые шаги на поприще искусства и где были встречены старыми друзьями-художниками С. П. Яремичем, В. Д. Замирайло и Ковальским.

Но, к сожалению, радость эта была жестоко сменена глубоким горем. Маленькому Врубелю суждено было, не доехав до хутора Мекк, остаться на киевском кладбище Байковой горы, а скорбная чета Врубелей, направившаяся было на хутор, так невыносимо почувствовала себя на лоне природы, осиротевшей, что брат через неделю категорически заявил: «Везите меня куда-нибудь (подразумевая лечебницу), а то я вам наделаю хлопот».

Дубаев Максим Львович - Книга: "Рерих"

По совету московского художника Игоря Грабаря Щербатов вместе со своим другом В. В. фон Мекком, тоже молодым московским богачом-коллекционером и дизайнером женских костюмов, пришли в объединение «Мир искусства» и предложили силами мирискусников и своими финансами организовать необычное предприятие. Сергей Дягилев в журнале «Мир искусства» точно сформулировал цели и задачи этой выставки: «Инициаторы нового предприятия на Б. Морской улице хотели выбиться из проторенной дорожки и, прежде всего, встать в непосредственные сношения с потребителем, создав вместе с тем не случайное, зависящее от капризов художника, но постоянное и практическое дело…»

Выставку «Современное искусство» сами художники окрестили «грабариадой». Дело в том, что московский художник Игорь Грабарь сумел так увлечь московских богатеев, что те действительно поверили в прибыльность этого дела.

Александр Бенуа писал:

«…Грабаря поддерживал молодой и очень состоятельный москвич, князь Сергей Александрович Щербатов, только что вступивший в обладание большого наследства и горевший желанием пожертвовать „сколько будет нужно“ на процветание отечественного искусства. Полный такого же благородного рвения был и другой, еще более юный московский богач, Владимир Владимирович фон Мекк, который предоставил себя всецело тому, что бы ни затеяли Грабарь и Щербатов… Вот этот громадный, тяжелый человек [князь Щербатов] был в те дни совершенно порабощен Грабарем: он ступал за ним, по выражению Яремича, как слон за своим корнаком».

Идея выставки «Современное искусство» сводилась к тому, чтобы дать публике возможность увидеть разные произведения искусства в окружении разработанного художником интерьера. Это была одна из первых дизайнерских выставок в России.

В рамках проекта «Современное искусство», кроме интерьеров, было организовано пять экспозиций: показ работ ювелира Р. Лалика, художников К. А. Сомова и Николая Рериха, выставка японских гравюр и выставка рисунков, акварелей. картин, посвященных 100-летию Петербурга.

Специально к открытию были выпущены два каталога картин: Константина Сомова и Николая Рериха, оба эти каталога вышли под маркой «Современное искусство» в издании С. А. Щербатова и В. В. фон Мекка, под редакцией И. Э. Грабаря.

В журнале «Театр и искусство», в своей статье с показательным названием «Искусство для немногих» Александр Александрович Ростиславов писал об этих выставках: «Нельзя не признать, что выбор таких двух художников, как Сомов и Рерих, очень удачен. Оба вследствие своей оригинальности до сих пор были особенно непонятны многим из публики и возбуждали немало недоумений».

Еще «Зимою 1901/1902 года Щербатов со своим другом В. В. фон Мекком, — вспоминает о начале предприятия Игорь Грабарь, — задумал организовать нечто вроде постоянной выставки картин, мебели, ценных архитектурных интерьеров и прикладного искусства. Они обратились ко мне, прося меня стать во главе этого предприятия, на которое они смотрели как на среднее между чисто меценатским и коммерческим. К сожалению… мы создали предприятие недостаточно жизнеспособное и, прежде всего, далекое от принципа хотя бы частичной самоокупаемости… В это увлекательное дело впряглись все мы: Бенуа, Лансере, Бакст, Константин Коровин, А. Я. Головин и я. Приняли творческое участие и „хозяева“ — Щербатов и Мекк, интересовавшиеся прикладным искусством, главным образом дамскими нарядами, которые сами сочиняли и комбинировали. Бенуа и Лансере сделали проект стильной гостиной, Бакст — очаровательного будуара, Коровин — комнаты, построенной на мотиве зеленой ржи и васильков, Головин — русского терема, резного из дерева. Я взял то, что осталось незанятым: главный вход с лестницей и голландские печи. Последние не должны были отнимать места на стенах, нужного для картин, почему надо было придумать печки приниженного типа, печки-лежанки, вернее, печки-полки, на которых можно было бы расставлять предметы декоративного искусства. При этом печи и сами должны были быть декоративными, но в то же время и греть. Пришлось долго придумывать систему рациональных дымовых оборотов. В течение всего лета шли работы по реализации проектов к натуре… Щербатов с Мекком сделали комнату на мотив павлиньего пера».

Выставка намечалась колоссальная, деньги лились рекой и принимались любые безумные идеи. Вся организационная работа сопровождалась постоянными попойками в ресторанах и уверением меценатов в том, что такая выставка вообще изменит у публики миропонимание, и зритель, а значит, и покупатель, совсем по-другому будет смотреть на произведение искусства. На завтраке, устроенном Щербатовым специально для обсуждения планов нового предприятия, был и Николай Константинович Рерих, занимавший тогда должность секретаря Императорского Общества поощрения художеств. Игорь Грабарь прятал своего мецената от мирискусников — боялся, что перехватят у него богатого князя. Бенуа был этим раздосадован, но деньги, которые обещались, сводили на нет все обиды.

«О нем, как о художнике, — писал в своих воспоминаниях о князе Щербатове А. Бенуа, — мы и вовсе не могли иметь суждение, так как ни одной черточки его рисунка, ни одного мазка его кисти мы не видали; приходилось на слово верить Грабарю, который одобрительно отзывался о даровании своего ученика. В нашей компании, в которой почти все отличались бойкостью языка и ядовитостью, Сергей Александрович, видимо, чувствовал себя не совсем по себе, он робел, он краснел и предпочитал молчать».

Второй финансист этого предприятия — В. В. фон Мекк также не был отдан И. Э. Грабарем на растерзание мирискусникам, они могли только тратить его деньги, но хотелось большего, поэтому Бенуа с сарказмом писал:

«Рядом с колоссом Щербатовым, маленький, щупленький, непрерывно густо краснеющий и даже немного от конфуза заикающийся фон Мекк в своем студенческом сюртуке производил впечатление какого-то состоящего при богатыре совершенно юного оруженосца. Его, к тому же, мы отдельно от Щербатова никогда не встречали, и он ни у кого из нас на дому не бывал. В обществе он представлялся очень милым малым и необычайно благожелательным. И ему особенно мешала его природная чрезмерная застенчивость; уже из-за нее он предпочитал оставаться в тени (в густой тени), бросаемой монументальной фигурой его приятеля».

Специально для проведения организационных собраний князь Щербатов купил в Петербурге квартиру, куда и пригласил художников на завтрак. «Стол был убран белыми цветами и среди них, в японских клеточках, весело прыгали белые, как снег, рисовки (японские птички, с нежно-розовым клювом), имевшие шумный успех, — вспоминал впоследствии князь Щербатов. — Завтракали Врубель, Серов, Коровин, Головин, Бенуа, Сомов, Бакст, Лансере, Рерих, Грабарь, Дягилев, Рушиц (пейзажист), Яремич. Врубель, помнится, не будучи в то время в состоянии работать для выставки, о чем очень жалел, уступил предназначавшуюся для него комнату Коровину, неожиданно для меня, что, признаюсь, меня несколько озадачило. В культурный вкус Врубеля Мекк и я верили, творчество Коровина, притом весьма самолюбивого, для данной цели мне показалось сопряженным с неким риском. Но именно случай с ним воочию доказал, насколько я не ошибся, делая ставку на радостные сюрпризы со стороны живописцев — театральных декораторов. Комната его была очаровательна».

 

Вестник Академии Русского балета им. А. Я. Вагановой. № 3 (38) 2015

Итак, Чайковский был первым самым крупным и массированным впечатлени- ем молодого Дебюсси начала 1880-х: иное было невозможно в семье фон Мекк с ее культом Чайковского. Дебюсси играл много (или почти всего) Чайковского на фортепиано — соло и в 4 руки, и по словам Надежды фон Мекк, был в восхи- щении от его музыки, особенно Первой симфонии8 . И даже сделал по заказу хо- зяйки первое четырехручное переложение трех танцев из III акта балета «Лебединое озеро»: № . 20a, 21, 22 — русский танец, испанский, неаполи- танский. Эти 24 страницы были опубликованы издательством Юргенсон в 1881 г. До этого в 1877 г. к премьере «Лебединого озера» был опубликован пер- вый клавир балета, сделанный Николаем Дмитриевичем Кашкиным по заказу издательства. А в 1900 г. появилась вторая версия клавира, которая принадлежа- ла Эдуарду Леонтьевичу Лангеру — пианисту, сподвижнику А. Г. Рубинштейна и его ассистенту по фортепиано в Московской консерватории, другу Чайковского, первому педагогу по фортепиано С. И. Танеева.

 

Хорт Александр - Книга: "Любовь Орлова"

В архиве Музея кино сохранился трехстраничный черновик письма Орловой постановщику фильма «Чайковский» И. В. Таланкину. Оно написано 12 сентября 1968 года. Целиком приводить его не берусь – почерк такой, что многие слова не разобрать. Однако большую часть понять можно, в частности, ясно, что Любовь Петровна пробовалась на роль покровительницы Чайковского. «Проба, которую я видела на экране, меня не удовлетворила. Но там есть элементы образа фон Мекк, каким я его себе представляла». Если Игорь Васильевич возьмет ее на эту роль, пишет дальше Орлова, то нужно обсудить всякие нюансы. Она обращает внимание постановщика на необходимость качественных париков и рекомендует проверенную мастерицу, с которой работала на «Композиторе Глинке». Высказывает соображения по поводу костюма фон Мекк.

….

На роль фон Мекк пробовалось много артисток, в частности сестра Марины Влади Милица (зрители знали ее под псевдонимом Элен Валье). Игорь Таланкин очень ценил талант Орловой, и долгое время она лидировала в списке претенденток. Однако стоило режиссеру увидеть Антонину Шуранову, он понял, что это настолько идеальное попадание в образ, о котором можно только мечтать.

На роль фон Мекк Таланкин взял Шуранову.

Несмотря на уязвленное самолюбие, Любовь Петровна поняла доводы режиссера в пользу такого творческого решения и сохранила с Таланкиным хорошие отношения, чему есть косвенные подтверждения в ее записях.

 

Есть упоминания также в книгах:

Книга: "В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922)"

Чекмарев Владимир Альбертович - Книга: "И водрузим мы над Марсом Красное Знамя Труда! Или… Возвращение Аэлиты"

 

Бычков Юрий Александрович - Книга: "Коненков"

Когда Виноградов, с которым Коненкова связывали добрые отношения по совместной работе в Союзе русских художников и посредничество Сергея Арсентьевича по организации заказов от богатых коллекционеров, обратился к Сергею Тимофеевичу с предложением войти в комитет выставки русского искусства в Америке, тот, не раздумывая, дал согласие. В комитет вошли И. Э. Грабарь, И. И. Трояновский, И. Д. Сытин, С. А. Виноградов, Ф. И. Захаров, С. Т. Коненков, К. А. Сомов, В. В. Мекк. Грабарь всему делу голова. Он говорит по-английски, по-французски и по-немецки, лучше других знает современное западное искусство, у него прочная репутация ведущего русского художественного критика и историка искусств, он блестящий экспозиционер, замечательный живописец, личность в мировой культуре! Сытин и Трояновский — организаторы дела, финансисты, Виноградов — художник с хорошим вкусом, умелый посредник при купле-продаже. Ф. И. Захаров как художник малоизвестен. Он — представитель художественной общественности, призван смотреть, чтобы руководители не зарывались. Захаров отправляется за океан за свой счет, поэтому всячески подчеркивает независимость своего мнения. Сомов — представитель петроградских мастеров изобразительного искусства, человек со связями в западном мире. В. В. Мекк призван в комитет в качестве знатока западного мира, переводчика с английского. Коненков, безусловно, украшение компании, громкое имя, авторитет, единственный в составе комитета скульптор.

Джунковский Владимир Федорович - Воспоминания. Том 1.

В средних числах июня Императорским автомобильным обществом в С.-Петербурге был устроен пробег автомобилей С.-Петербург — Киев — Москва — С.-Петербург. В Москву гонщики ожидались 24 июня.

В 3 часа дня Московский клуб автомобилистов получил извещение, что гонщики следуют благополучно и выехали из Рославля. Об этом мне было доложено, и я выехал к месту финиша, который был назначен под Москвой на перекрестке дорог за Серпуховской заставой. Тут была арка с надписью "Добро пожаловать".

К месту финиша, кроме меня, приехали командовавший тогда войсками генерал Плеве, градоначальник Адрианов, представители города, земства и члены автомобильного клуба.

В 4 часа 45 минут взвился флаг — это был сигнал, что приближается первая машина, и чрез несколько минут у места финиша остановился командорский автомобиль, в котором сидели Н. К. фон Мекк, командир гонки, Стевенс и Шульгин. Главный командор всего пробега и инициатор его флигель-адъютант Свечин, отдававший весь свой досуг делу автомобильного спорта, к сожалению, должен был отстать вследствие несчастия, случившегося с ним по дороге в Киев, в 15 верстах от Чернигова. Свечин, управлявший сам машиной, как полагали, задремал от усталости, и автомобиль его, следуя по прекрасному шоссе, вдруг свалился под откос. Машина разбилась, ранены были Свечин, шофер и контролер. У бедного Свечина оказался перелом двух ребер, кровоизлияние в плевре и кровоподтек в глазу, у шофера повреждена была почка, а у контролера переломлена ключица.

Они все были помещены в дом губернатора в Чернигове и окружены тщательными заботами. Свечин, благодаря Бога, скоро оправился, но это падение сильно отозвалось на его и без того слабом здоровье.

Первой машиной после командорской пришла "Опель" с владельцем Рунцем, затем прибыл Валенский на "Гагенау" и Ниточкин на "Блерио", затем уже остальные, всего прибыло 18 машин. Всех встречали очень горячо, музыка приветствовала каждый автомобиль тушем. В 6 часов 45 минут все машины направились в Москву, по всему пути густые толпы народа их приветствовали. В 8 часов машины были уже в Манеже, а гонщики разместились в отведенной им гостинице.

На следующий день Московский автомобильный клуб чествовал всех прибывших обедом в большом зале "Эрмитажа". Центральное место занимала княгиня Долгорукова, единственная женщина, участвовавшая в пробеге и все время сама управлявшая машиной. Обед был очень оживленный. Гонщики и шоферы-иностранцы разместились за отдельными столиками, по национальностям.

Была масса тостов, очень оживленно сменявшихся один за другим, в конце концов пили и за русского мужика, всюду радушно встречавшего гонщиков. Мое настроение было немного омрачено хулиганской выходкой какого-то субъекта в пределах Московской губернии. Не доезжая 50 верст до Москвы, в автомобиль № 24 кем-то брошен был букет с камнем внутри, который попал управлявшему машиной Церени прямо в глаз. Автомобиль, шедший со скоростью 65 верст в час, лишился руля, так как Церени, будучи ошеломлен, выпустил его из рук и чуть было не полетел в канаву; по счастию, Церени успел схватить руль, и несчастие было избегнуто.

28 июня назначена была гонка на скорость на 2 версты, такая же гонка была и в Киеве, но там всего на одну версту. К 10 часам утра, моменту выезда машин, у Манежа собрались густые толпы народа, такие же толпы стояли по всему пути следования машин по направлению к Тверской заставе.

В 11 часов все 37 машин двинулись в путь, имея во главе командорский автомобиль с Н. К. фон Мекком, и направились к селу Никольскому, где был финиш пробега. За этими машинами следовало еще столько же, если не больше, автомобилей с частными лицами и членами клуба.

Около места финиша поставлен был огромный шатер — ресторан, затем два ряда лож и отгороженное место для платной публики. Участвовавшие в гонках направились по направлению к Химкам.

Когда все было готово и Н. К. фон Мекк собирался дать сигнал к началу гонки, случился неожиданный казус. Я обратил внимание, что не вижу кареты "скорой помощи"; оказалось, распорядители гонки совсем о ней забыли. Как ни упрашивали меня, говоря, что у них есть врач, фельдшер, все медикаменты, я не поддался их мольбам и заявил, что, пока кареты "скорой помощи" не будет, начать гонку я не разрешаю. Стали тогда звонить по телефону и вызвали из Сущевской части карету "скорой помощи". Так как в то время еще не было автомобилей "скорой помощи", то, пока карета приехала, прошло больше часа времени. Распорядители были недовольны, публика косилась на них, осуждая их в недостаточной предусмотрительности, бранили, конечно, и меня за мой формализм. Зато хозяин ресторана был в восторге, так как не будь такой задержки, никогда бы он не получил столько прибыли. Наконец показалась карета "скорой помощи", гонка началась.

Первая машина Шишкина сделала 2 версты за 1 мин. 54 сек.; затем Рингса- в 1 мин. 7 и 4/5 сек.; Валенский на машине типа "Принц Генрих" — в 1 мин. 2 и 2/5 сек.; Пеге — в 1 мин. 4 и 1/5 сек. Последний получил первый приз Московского автомобильного клуба, так как у него машина имела всего 16 сил, а у Валенского 22 силы.

После этого состязания пустили москвичей — автомобиль Фейделя прошел расстояние в 54 сек., Рябушинского- в 55 и 4/5 сек., маленький автомобиль Жемлички, в 6 сил, — в 1 мин. 54 сек. Вся гонка, к счастию, обошлась без аварий, ничто не омрачило праздника.

На следующий день после гонки все 37 машин, пришедшие в Москву, двинулись в путь. Я командировал чиновника особых моих поручений в г. Клин, где автомобили имели 15-минутную остановку, чтоб приветствовать гонщиков на границе губернии и пожелать им дальнейшего благополучного следования, а княгине Долгоруковой передать от меня букет с пожеланием счастливого пути.

 

 

В. И. ЛЕНИН И ВЧК.

Сборник документов (1917–1922)

ИНСТИТУТ МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА при ЦК КПСС

219

ПОМЕТКА НА ТЕЛЕГРАММЕ А. Л. МЕКК

Позднее 18 июня 1919 г.

Мой муж, Николай Карлович Мекк, в четвертый раз арестован, предыдущие три раза его освобождали, не предъявив обвинения ввиду чрезвычайной государственной важности порученного Н. К. Мекк задания по заготовке топлива и того ущерба делу, которое является следствием лишения свободы Н. К. Мекк.

Прошу Вас, товарищ, обратить Ваше внимание на этот четвертый арест и содействовать скорому и справедливому решению дела.

Анна Мекк

Б. Афанасьевский пер., 8.

Просьба сообщить Совнаркому о причинах ареста Мекк.

Кизас

в архив

Мекк белогвардеец, выдал его уличенный агент Деникина. Мекк давал ему все сведения о наших железных дорогах. Прошу обвинение это держать в тайне. Это нужно в интересах следствия.

Ф. Дзержинский

ЦПА ИМЛ, ф. 2, on. 1, д. 10116. Автограф

Бывший председатель правления Московско-Казанской железной дороги Н. К. Мекк после Великой Октябрьской социалистической революции работал техническим консультантом НКПС. Неоднократно арестовывался ВЧК и МЧК по обвинению в контрреволюционной деятельности, но каждый раз освобождался из-под стражи за недоказанностью предъявленных обвинений. 3 мая 1919 г. был вновь арестован по делу контрреволюционной белогвардейской организации «Национальный центр». Вскоре был освобожден под поручительство заместителя народного комиссара путей сообщения В. М. Свердлова.

---

 

КНИГИ С ВЫМЫШЛЕННЫМИ ЛИТЕРАТУРНЫМИ ГЕРОЯМИ МЕККАМИ

Василий Карлович фон Мекк Книга: "Хроника одного полка. 1915 год" Анташкевич Евгений Михайлович

Константин фон Мекк  Книга:  "Рыбья кровь" - Саган Франсуаза

Антон Сергеевич фон-Мекк Книга: "Волчья доля” - Григорий Злотин

гауптман фон Мекк Книги: “Черный проводник” и “Проводник” - Александр Сергеевич Конторович Олег Л. Сотников

Семен Карлович фон Мекк Книга: Один день из жизни Ильи Платоновича, или воспоминания о будущем, Олег Л. Сотников

поручик фон Мекк Мальтийский крест. Том 2. Черная метка. Василий Звягинцев

Фелон Мекк Книга: Эпизод 2. Антиканон - Alma

фон Мекки в произведениях Б. Акунина (Чхартишвили Григорий Шалвович)

 

Однофамильцы:

Губернский ПрокурорЪ ЛИФЛЯНДСКОЙ  ГУБЕРНIИ., Тит : Сов: ЕгорЪ ИвановичЪ фонЪ МекЪ. (1811, 1813)

ТРЕБУЮТ ПРОВЕРКИ:

УКАЗАТЕЛИ К СОДЕРЖАНИЮ 1756 - 1760 .

БИБЛИОТЕКА РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК Санкт-Петербург 1994

Мекк (Мек) Карл, корнет 3-го кирас, полка (Д614) 1758,09.25.21.

Мекк (Мек) Карл, пр.-майор Белоз. пехот, полка (Д608) 1759.08.24.24.

 

Российская родословная книга (часть 3) князя Петра Долгорукова 1856.

Баронесса Софія-Екатерина, р. 3 февр. 1733 - 1810, за полковникомъ Георгомъ-Фридрихомъ ф. Мекъ.

 

КФфМ и полковник Карл Иоганн Густав фон Мекк [Karl Johann Gustav von Meck, 1808—1876] , связаны вместе за пять поколений до брака Надежды Филаретовны с К. Ф. фон Мекком. Этим связующим звеном был Энгельбрехт фон Мекк [Engelbrecht von Meck], который умер в 1667 году. Но есть и другие мнения о более свежей связи (см о Вагнере)

ЛЯПЫ В КНИГАХ И СТАТЬЯХ

Надежда фон Мекк - долговязая немка (до замужества Фраловская, родилась под Смоленском)

 

 

 

 О Владимире Владимировиче фон Мекк

Л-ский Ив. Постоянная выставка современного искусства // Архитектурный музей. 1902. Вып. 6. С. 70. Философов Д. Погибшее мероприятие // Мир искусства. 1903. № 10. С. 96-98. [Некролог] // Новое русское слово (Нью-Йорк). 1932. 18 мая (№ 7052). [Некролог] // Возрождение (Париж). 1932. 3 июня (№ 2558). Грабарь И. Э. Моя жизнь: Автомонография. М.; Л., 1937. (Указ.). Щербатов С. А. Художник в ушедшей России. Нью-Йорк, 1955. С. 148. Игорь Грабарь: Письма. 1891–1917 / Ред.-сост. Л. В. Андреева, Т. П. Каждан. М., 1974. (Указ.). М. А. Врубель: Переписка. Воспоминания о художнике / Сост. Э. П. Гомберг-Вержбинская. М., 1976. С. 368 (указ.). Игорь Грабарь: Письма. 1917–1941 / Ред.-сост. Л. В. Андреева, Т. П. Каждан. М., 1977. (Указ.). В. И. Суриков: Письма. Воспоминания о художнике / Сост. Н. А. и З. А. Радзимовские, С. Н. Гольдштейн. Л., 1977. С. 362 (указ.). Константин Андреевич Сомов: Письма. Дневники. Суждения современников / Сост., вступ. ст. и примеч. Ю. Н. Подкопаевой и А. Н. Свешниковой. М.: Искусство, 1979. (Указ.). Сергей Дягилев и русское искусство: Статьи, открытые письма, интервью. Переписка. Современники о Дягилеве / Сост. И. С. Зильберштейн, В. А. Самков: В 2 т. М., 1982. (Указ.). Валентин Серов в переписке, документах и интервью / Сост., авторы вступ. ст. и примеч. И. С. Зильберштейн и В. А. Самков: В 2-х т. Л., 1985–1989. (Указ.). Шлихтер М. С. Выставка «Современное искусство» 1903 года в Петербурге // Панорама искусств. Вып. 9. М., 1988. С. 309-320. Северюхин Д. Я. Старый художественный Петербург: Художественный рынок и самоорганизация художников. СПб., 2008 (Указ.).

Надежде фон Мекк